— Ну да, не возьмут, — добавил он и тут же, глядя на нее, тихо сказал: — А не зря тебя, Матрена, прозвали на селе «Рогылем».
Матрена, как заметил я, не расслышала его последних слов, а возможно, услыхав, пропустила мимо ушей, промолчала.
— Тебе, знать, хочется, чтобы забрили меня на фронт, а?
Женщина как-то испуганно округлила глаза на мужа, потом, вздохнув, выпалила:
— Что ж тут, мужик, особенного: все служат — и тебе можно послужить, авось бог не без милости, да и тринадцать рублей на полу не валяются, пригодятся для нашей бедности.
Евстигней ничего не сказал, подошел к мерину, отпряг его, затем спутал, чтобы не ушел далеко, и пустил гулять на выгон — пусть подкормится до ночного травкой, — а сам, не глядя на жену, направился в избу.
— Служить так служить, да и баба этого хочет, — сказал он, обращаясь больше ко мне, чем к своей супруге. — А главное — будут за меня платить ей. Ананий Андреевич, зайди на часок, — пригласил он меня.
Я не отказался от его приглашения. Следом за нами в избу вкатилась и Матрена, стала суетиться по избе. А через каких-нибудь часа полтора на коник, под святой угол, была выдвинута опарница с поставленным тестом, а на столе раскатывался холст, резался ножницами на портянки, полотенца и на другие необходимые вещи. Евстигней сидел на конике и, привалившись к стене, молча наблюдал за суетой жены и необыкновенно удивлялся тому, что он ее такою суетливой до этого ни разу не видел.
— Откуда это у тебя взялось столько прыти? — спросил он.
— Это все тебе на дорогу, Евстигней, — заметив удивленный взгляд мужа на себе, ответила она и фальшиво улыбнулась печальным лицом.
— Рогыль, — бросил он себе под нос и отвернулся: ему в этот миг хотелось, как почувствовал я по выражению его лица, подойти к ней, дать ей по уху хорошего леща, но этого не сделал не потому, что я сидел подле него, не сделал по очень простой причине: она недурно и сама сдавала сдачу; зная это, ее муж, человек робкий, хотя и был высоченного роста, решил лучше не связываться с ней, а выйти на улицу, что он благоразумно и сделал. — Айда, Ананий Андреевич, на свежий воздух, — предложил он. — Там и мухи не кусают, как в избе!
Мы вышли. На улице поговорили с мужиками, стоявшими у амбара Челединцева, но недолго: вышла Матрена и позвала ужинать Евстигнея.
— Собирай! — крикнул он. — Соберешь — подойду!
Матрена накрыла столешником каменную круглую плиту, заменявшую стол, положила краюшку черного хлеба, поставила глиняное блюдо с гречневой крутой кашей и махотку с молоком. Евстигней и я отошли от амбара; Евстигней сел ужинать, а я присел на ступеньку крыльца: от ужина отказался. Матрена язвительно заметила:
