Кондрашов вздрогнул от предложения Розы, по его широкому красному лицу пошли беловатые пятна. Было заметно, что ему было жалко проигрывать столько денег, почти все свое двухнедельное жалованье. Он поразмыслил и со страхом решился.
— Бью! Да, да, ваше благородие!
— Денежки на кон! — предложил почтительно-нервным и решительным голосом банкомет.
Кондрашов выбросил две десятки.
— Дайте!
Резвый, снова прикрыв ресницами глаза и не открывая их, сердито швырнул карту и растянуто, со страхом спросил:
— Подкупите или нет?
— Дайте!
Филипп Корнеевич облегченно кашлянул и бросил ему третью карту. Повеселев, он спросил:
— Прикажете еще?
— Возьмите себе, ваше благородие!
Резвый заметно побледнел, взял и перевернул свои карты, заглянул в них, сказал заплетающимся баском:
— Девятнадцать.
— У меня двадцать одно: туз бубен, король и семерка пик, — перевернув карты, отчеканил гулко, со вздохом облегчения Кондрашов и правой рукой пододвинул к себе банк.
Игроки шумно вздохнули, крякнули, откинулись назад, потом снова подались к столу. Резвый с раздраженным смущением бросил карты Попугаеву, предложил:
— Банкуйте! Гм! Желаю и вам такого же успеха, Араклий Фомич!
Попугаев фыркнул и, пошевелив тонкими губами, внес в банк пятерку, взял колоду и, тасуя ее, обвел острыми, сухими глазками своих противников, молниеносно, опытной рукой сдал всем по карте.
Роза Васильевна приложила ладонь ко лбу, промолвила обездоленно — тягучим голосом:
— Как несчастлива я. Зачем вы, Федор Григорьевич, выиграли?
— Я ставил, Роза Васильевна, на ваше счастье, вот и выиграл. С этого вечера всегда буду играть на вас… Позволяете?
— О господи! — простонала тихо девушка, и слезинки стеклом повисли на ее шелковистых ресницах, но она сейчас же смахнула их, растерянно улыбнулась, словно она была виновата в том, что родилась и живет в этом душном захолустном городишке.
— На сколько держите банк? — обратился Попугаев к Кондрашову.
— На рублик, — ответил машинально Кондрашов и бросил бумажку.
— И это, Федор Григорьевич, после такого куша? Как вам, молодой человек, не совестно!
— Не совестно, Араклий Фомич. На рублик! Проиграть желаю на счастье Розы Васильевны. Видите, как она недовольна, что я сорвал банк у Филиппа Корнеевича?
— Мало же вы, Федор Григорьевич, жертвуете на счастье такой красавицы, — заметил ехидно Попугаев.
Его слова вызвали улыбки на физиономиях игроков. Одна только Марья Ивановна нахмурилась, равнодушно буркнула:
— Подлец.
— Хозяюшка, это вы так назвали меня? — вздрогнув, спросил Кондрашов, и его глаза обиженно сверкнули. — Вот уж, Марья Ивановна, не ожидал от вас такого словечка.
