Сашенька решила, во что бы то ни стало объясниться завтра.
На другой день Сашенька выпроводила Хрису Вениаминовну, почуявшую, что затевается нечто важное, и потому никак не желавшую уходить и отыскивавшую всё новые предлоги к тому, чтобы остаться. Потом собрала свои вещи в большую синюю сумку, с которой ездила в Австрию, оделась и стала ждать.
Алмазов, вернувшись с работы и заметив первым делом синюю дорожную сумку, заволновался. Впоследствии, при воспоминании о Сашеньке, он первым делом вспоминал синее пятно дорожной сумки, точно это Сашенька стала для него чем-то вроде синего пятна.
«Зачем здесь эта сумка?», — подумал он с тоской и тревогой, причин которых не мог объяснить себе. Потом он увидел Сашеньку, одетую для выхода, и тревога в нём возросла.
Сашенька, оказавшись лицом к лицу с супругом, с которым ей предстояло объясняться, сама разволновалась и забыла, с чего хотела начать, но, заметив, что Алмазов вопросительно смотрит то на неё, то на сумку, поспешила ответить на этот немой вопрос:
— Я уезжаю, — сказала она первое, что пришло в голову, — прости, если сможешь.
— Куда? — не понял Алмазов.
Он подумал, что ничего нет странного, что она уезжает. Вот только почему она просит простить её?
— Я как бы… насовсем уезжаю. Понимаешь? Я от тебя ухожу.
И подумав, она прибавила торжественно:
— Я полюбила другого… Прости…
Эти последние слова особенно понравились Сашеньке, потому что оправдывали её в собственных глазах и придавали уверенности. Она вдруг сама поверила, что любит кого-то другого, и что из-за страстной любви своей бросает мужа.
Алмазов, которому вдруг показалось, что кто-то полоснул его плетью по внутренностям, всё ещё не понимал, что происходит.
— Кого? — спросил он, не отдавая себе отчёт, о чём спрашивает.
— Ливчика, — ответила Сашенька просто.
— Какого лифчика? — прыснул Алмазов. Ему пришло в голову, что Сашенька всё это нарочно выдумала, чтобы разыграть и помучить его.
Но Сашенька оставалась серьёзной и даже как будто обиделась.
— Сам ты лифчик, — сказала она. — Я имею в виду господина Ливчика, нашего хозяина… Э-э-э… В смысле… хозяина нашего клуба.
— Ты шутишь? — спросил Алмазов, уже совершенно уверенный, что она нисколько не шутит.
— Нет, я не шучу! — отчеканила Сашенька, которую начинала выводить из себя непонятливость супруга.
Алмазов присел на стул, потом встал, потом опять сел, потом опять встал, и было похоже, что он не знает, куда деть себя.
— А я? — тихо спросил он.
