– Все ясно. У больного ярко выраженная диссоциативная фуга. Не смертельно, но это довольно сложная форма психологической амнезии. Ее вызывает сильное психологическое расстройство, какое-то неприятное воспоминание, вероятно, как-то связанное с отторгнувшей его женщиной. Пусть выпьет одну красненькую и две белых сейчас, и мне надо будет понаблюдать за ним полчасика. Потом прием таблеток надо будет повторять каждые три часа. Постепенно он все вспомнит. За исключением, кстати, процесса лечения.
– Постепенно – это как? – уточнил я.
– Ну, не знаю… Недели за две. Или за месяц. Как пойдет.
– Две недели! – югославский штурман в ужасе схватился за голову. – За две недели у меня самого психологическое расстройство начнется. У второго механика жена рожает, он сегодня отпросился и улетел на неделю. А нам уходить завтра! У нас жесткий график. Кто двигатель запустит? Где мне ему замену искать? И что – совсем, совсем ничего сделать нельзя?
– Может, какое-то альтернативное лечение есть, нетрадиционное? – предположил я. – Ребята хорошие, наши, можно сказать, морское братство и все такое, как не помочь?
Катя задумалась. В лице ее что-то изменилось, щеки порозовели, к переносице опять сбежали две решительные складки.
– Я могла бы попробовать. Но тогда мне надо исследовать больного основательней, в своем лазарете, да и в справочнике кое-что посмотреть. Давайте перейдем на «Иркутсклес». Только сразу предупреждаю: быстро не получится, все часа два может занять, это минимум.
Я перевел.
– Да ладно, – добавила она, взглянув на наши кислые лица, – я же буду наблюдать за реакциями, перевода мне особо не потребуется, можете со мной не сидеть. А если что – позову.
Мы вернулись на «Иркутсклес». Катя взялась за обследование пациента в просторном двухкомнатном судовом лазарете, а я пригласил югославского штурмана по имени Милан к себе в каюту. Он вытащил из прихваченного с собой пакета пузатую бутылку коньяка, и у нас сразу образовалась очень любопытная тема для разговора. О Кате и ее пациенте я вспомнил только к вечеру, когда в мою дверь постучала буфетчица и пригласила на ужин. Лазарет располагался двумя палубами выше, подниматься мне было лень, я снял с рычага трубку телефона и набрал двузначный номер. После четвертого гудка мне стало ясно, что сеанс терапии давно закончился, видимо, безуспешно, и публика, то есть наш фельдшер и ее безымянный пациент, разошлись, порешив нас попросту не беспокоить. На пятом гудке я оторвал трубку от уха и вдруг услыхал в ней взволнованный, как мне показалось, женский голос: «Алле, это кто?».
