– И чего уставились? – возмутилась она, даже не пытаясь прикрыться, после чего, как должное, подняла лифчик и повернулась ко мне спиной. – Помогите застегнуть. Кто он?
– Он?
– Да больной ваш. Пациент. Что с головой случилось?
– Случилось? Не знаю. – Я с трудом попадал непослушными пальцами в крохотные металлические петельки. – Да и не наш он вовсе. Югослав. Больной на голову. Имя свое забыл. Как это у вас, амнезией называется, кажется?
– О, так вы уже и диагноз поставили?
– А вы в таких вопросах разбираетесь? – мне удалось попасть в последнюю петельку, и я раздраженно отвернулся.
– Наконец-то! – прокомментировала она мою неловкость или бестактность, а возможно, то и другое вместе взятое. Неприметная серая мышка в мгновение ока превратилась во властную львицу. – Ведите!
– В таком виде?
– А, так теперь вам мой вид не нравится?
– Нет, но…
Я повернулся и обнаружил Катю уже в белом медицинском халатике. Наклонившись над пухлым медицинским чемоданчиком из коричневой кожи, она быстро набивала его упаковками таблеток.
По уставу покидать судно мне не полагалось, но Vito был рядом, русским языком ни штурман, ни потерявший память механик не владели, а в медицинском техникуме считали, что по части языкознания для фельдшера вполне достаточно знать несколько слов на латыни, и я пошел вместе с Катей. Пациент, черноволосый парень лет двадцати восьми, сидел у себя в каюте и рассеянно улыбался. Катя внимательно вгляделась в зрачки механика, посчитала его пульс и взялась за интервью. Она задавала вопрос, я переводил его на английский, штурман пересказывал вопрос на югославском, пациент отвечал и ответ перемещался по обратной цепочке. Мы выяснили, что механик не пьет и не курит, на берег сходит редко, в отпуске не был три года, в связь с женщинами не вступал уже давно.
– Как давно, – поинтересовалась Катя.
Югославский штурман посовещался с пациентом и ответил, что за время работы на этом судне – ни разу. Катя, однако, на этом не успокоилась.
– А до того? Спросите его, может ли он вспомнить, когда это было последний раз, с кем и как?
Югославы опять затеяли разговор между собой, и я заметил, как в его процессе улыбка сползла с лица пациента, зрачки расширились, а тело глубже вдавилось в спинку дивана. Очевидно, эти признаки не ускользнули и от внимания Кати. Не дожидаясь легко прогнозируемого перевода о том, что тема вызывает очевидное неудовольствие больного, она сосредоточенно покивала головой и русо-рыжие парашютики послушно заколыхались на ее голове, как ржаное поле под действием ветра. Потом Катя согнала со лба к переносице две упрямых складки, порылась в своем чемоданчике, вытащила оттуда две пачки таблеток и вынесла вердикт:
