Всякое желание гулять как рукой сняло. Она сразу протрезвела и, прихрамывая, отправилась домой. Из поцарапанной ежевикой икры текла кровь.
К счастью, вскоре на дороге появился «фиат» Витковяков – сын хозяев, как всегда, ехал без прав.
– Эвка, привет! Давно не виделись! – закричал он через приоткрытое окно и, заметив ее окровавленную ногу, спросил: – Что случилось?
– Привет, Эдек. Долго рассказывать. Подбросишь меня к дому? Нога болит, как не знаю что.
Парень кивнул, и Эва забралась внутрь. «Как раньше целыми семьями ездили этими маленькими машинами на отдых в Болгарию?» – подумала она.
– Слушай, а кто здесь ездит на большом джипе? – спросила Эва, послюнявив платок и пытаясь очистить рану от песка.
– Черная машина? – У Эдека загорелись глаза. – Это не джип, Эвка, а «рендж ровер».
– Иисус, но кто на нем ездит? – Эва закатила глаза.
– Ты не знаешь? О, видно, что тебя долго не было. – На прыщавом лице Эдека мелькнула усмешка. – Это пан председатель Кропивницкий развлекается.
– Кто?
– Старуха, где ты живешь?! Это один из самых богатых чуваков в Польше, у него дом в километре от вас, а ты ничего не знаешь! Блин! Ты слишком много сидишь в лабораториях. – Снова засмеялся. – У мужика до х… бабла, и два года назад он вроде купил здесь сорок гектаров у Казеков, Майхровских и кого-то там еще. Огородился и построился. Пани Аля там раз была – заменяла его экономку, так говорит, что дворец, как у Кульчика. Будто бы даже башни есть, слышишь? Башни! Ха-ха-ха! С дороги ничего не видно, а на территории камеры, так что никто не лезет.
– Интересно… – Эва продолжала массировать ноющую ногу. – Спасибо, Эдек, что подвез. И сдай наконец на права, парень.
– А зачем? Чтобы их у меня забрали? – Он расхохотался, демонстрируя отсутствие верхней четверки, и, сжигая резину на повороте, помчал дальше.
Дорогая Анелька!
Я жива! Ежедневно молюсь, чтобы Бог позаботился и о вас. Не знаю, попадет ли в твои руки это письмо, стоит ли наш дом, как раньше, и все ли вы в нем вместе. Пишу с надеждой в сердце, что ты прочтешь эти строки, и с еще большей надеждой, что дано мне будет к вам вернуться. Я выплакала по вам глаза и боюсь думать, что со мной будет дальше. За что нас постигло такое несчастье, право, уже и не знаю, кого спрашивать. У Господа Бога, наверное, так много работы где-то в другом месте, что о нашей несчастной земле он, похоже, совсем забыл.
В поезде были со мной украинцы, поляки, русские и даже французы. Одних везли в лагеря, а других, как меня, к хозяевам. Высадили нас где-то темной ночью. Я дрожала от холода как осина. На станции нас разделили на меньшие группы. Кричали. За мной и за одним хорватом пришел какой-то толстый мужчина и по-немецки приказал нам идти за ним. Я боялась, но что делать? Я шла и шла, не зная, куда иду, голодная и невероятно уставшая. Когда мы наконец дошли до ворот, начиналось утро, солнце поднималось все выше, а я по-прежнему оставалась без капли воды и без краюшки хлеба. Перед моими глазами предстал внушительный двор и хозяйство с несколькими каменными домами – одни для животных, а другие для службы. У господ есть и сады, и поля – даже не сосчитаю, сколько гектаров этого всего. Тут я должна была работать. Недалеко еще озеро – если бы ты только увидела его, Анелька, восхищалась бы, как и я!
