В Федулинске даже бытовала поговорка, которой матери пугали расшалившихся детей: «Будешь баловаться, отведу тебя в бассейн».
Туда, к болоту, и повели Афиногена трое отчаянных парней. По пути им встретился приятель Афиногена, коллега Семен Фролкин. Молодой отец Фролкин катил перед собой нарядную коляску, в которой восседало его чадо.
Фролкин засиял, увидев приятеля, радостно пожал руки всем четверым.
— Странное явление, Ген, — заспешил он с разговором. — Ты чувствуешь, какая жара, а у ребенка обильное слюноотделение. Как думаешь, он не болен?
Афиноген поиграл с мальчиком: «гули–гули–гули!» Ребенок от счастья закудахтал, как куренок.
— Он у тебя бензина не глотнул?
— Ты что? — обиделся Фролкин. — Совсем озверел ты, Гешка. Какой бензин? Ты как ляпнешь, хоть стой, хоть падай. Я к нему мухи не подпущу, а ты — бензин. Ну, даешь!
— Ладно. Я вот спешу с ребятками одно дельце обстряпать, а к вечерку загляну. Здоров твой малец, как бык. Здоровей нас обоих. Я лично сроду такой пузырь не выдую, какой он сейчас выдул.
— Правда?
Фролкин прощальным взглядом окинул парней, задержался на свирепом Левином профиле, что–то смутно заподозрил, но не поверил и покатил коляску дальше, помахивая пустой авоськой.
Вскоре произошла другая встреча. Две юные блондиночки в коротеньких платьицах, зеленом и пестро–неопределенном, выпорхнули из–за поворота и, по–галочьи щебеча, упали в объятия Афиногенова эскорта.
— Левушка! — взвизгнула зелененькая. — Май дарлинг! Прелестно, прелестно! Где вы топчетесь? У Клавки родичи убрались в Москву до самого вечера. Полный холодильник яств. Стерео, простор.
— Нам некогда, девочки, — сказал Лева. — Мы вот с этим фраером должны потолковать. А потом придем к Клавке. Винца купите.
Девушки с любопытством уставились на Афиногена. Стройные, нетерпеливые, с озорными мордочками, на которых выражения менялись с быстротой картинок в калейдоскопе, — они напоминали Афиногену что–то студенческое. Какие–то деревья и звуки оркестра всплыли из его памяти, из недалекого.
— Хотят меня зарезать, — поделился он бедой с девочками. — А труп утопят в болоте. Где пиявки.
— Заткнись! — велел Лева, крутнув желваками тугих и влажных от пота скул.
— Видите? — горюя, продолжал Афиноген. — Спасенья мне нет… Хотя как же. Я слышал, в Федулинске сохранился древний обычай: если невинная девушка объявит приговоренного к казни преступника своим мужем — его помилуют. Ты же не станешь, Лева, этого отрицать? С твоим рыцарским сердцем…
