- Чем же ты занят в основном?
- У меня есть любимое дело, я им много занимаюсь.
Любимое? Это выставляло Котона в неожиданном свете. Мерсье даже почувствовал расположение к нему. Но ничто не изменилось в неподвижном лице Котона при этом признании.
Пьеру страшно захотелось расспросить его. Но удобно ли это?
Однако Котон сам пошел ему навстречу. Все тем же монотонным, лишенным интонаций голосом он пояснил:
- Я уже давно занимаюсь историей.
Историей? Это особенно приятно. Значит, у Котона какие-то общие интересы с Ольгой?
Котон продолжал:
- Я просматриваю историю человечества под определенным углом зрения.
- Каким же?
Теперь на лице Котона даже появилось какое-то оживление, правда слабое.
- Хочу показать, что авантюры никогда не приводили к добру.
- Какие авантюры? - насторожился Мерсье.
- Всякие. Вот межпланетные сообщения. Пока посылали ракеты без людей хорошо. Потом послали с людьми.
- Но ведь уже после того, как сделали всё, чтобы обезопасить полеты.
- Да. В первое время жертв и не было. А потом... Да ты ведь и сам знаешь.
- Знаю, конечно. Мучительно тяжело было нашим предкам терять самых отважных друзей. Да какой же подвиг в истории человечества можно гарантировать от жертв? - горячо возразил Мерсье. И вдруг его словно в сердце кольнуло вспомнил тех...
А Котон прищурил один глаз - так когда-то щурились охотники, выцеливая добычу. И нанес безжалостный удар:
- Значит, ты сознательно принес в жертву тех девятерых?
Удар точно попал в цель. Мерсье ощутил страшную душевную боль. В бессилии он сел. Всякому другому тяжко было бы смотреть на страдальчески дрогнувшие черты его лица, но если что и можно было прочесть в малоподвижном лице Котона, то разве только удовлетворение.
Как ни больно было в этот момент Пьеру, он с любопытством смотрел на Котона: что это за человек, которому доставляет удовольствие причинить страдание другому и даже любоваться этим страданием?
- Положим, о полной безопасности не могло быть и речи, - несколько успокоившись, сказал Пьер.
Котон утвердительно кивнул.
- Но ведь, - продолжал Мерсье, - когда-нибудь понадобится же людям заселять планеты. Как ты думаешь?
- Я в это не вдаюсь, - вяло промолвил Котон.
- А кто об этом должен думать?
- Те, кого это непосредственно коснется. Будущие поколения, - упрямо сказал Котон, и, глядя на него, Мерсье почувствовал тяжелую, непробиваемую стену.
В сущности, спорить было больше не о чем. То, для чего он сюда явился, Мерсье выяснил с предельной четкостью. Облик Котона стал ему вполне понятен: тупая косность, неумение, а потому и нежелание смотреть вперед, упорная неприязнь ко всему смелому, решительному, связанному, если необходимо, с риском.
