Мы дышали тяжело, как загнанные лошади. Никогда в жизни до этого не доводилось нам так драпать от кого-либо в своей родной деревне.
— Сам накликал, — повторил я. — Чего это ты там разглядел, остановился чего?
Колька наклонился ко мне и, обдавая жарким дыханием, зашептал:
— Слушай, у Сычихи в саду кто-то ходил.
— Сама Сычиха и ходила. Кто ж еще?
— Нет, ты не спорь. Сычиха в избе была, лампу как раз гасила. Наверху щели здоровые, все видать. Ходил мужик какой-то. У меня глаз вострый.
Я вспомнил толстяка Василия Павловича, который определился на квартиру к Сычихе. Наверно, свежим ночным воздухом человек дышал.
— Так пусть ходил. Тебе-то чего?
— Как это чего? Бродит неведомо кто и неведомо когда, чужой человек в деревне.
— Я его знаю. Постоялец у Сычихи. Вчера квартиру снял.
— Знаешь? И молчишь? — искренне огорчился Колька.
— Я с ним разговаривал.
— Разговаривал? О чем?
— Так просто, ни о чем.
— А кто он?
— Толстый. Кудрявый. В белом костюме. Из города приехал.
— Все?
— Все.
— Балда ты, Сенька, за что только пятерки тебе в школе ставят? Тут не просто так. Пирата она с цепи спустила, а раньше спускала когда? Это раз. Его Пират не тронул, а нас чуть в лохмотья не исполосовал. Это два. Сычиха — спекулянтка. Это три. Одна из всей деревни электричество к себе не провела, мастеров даже на порог не пустила. Это четыре. А ты у нее в избе когда-нибудь бывал?
— Не. Дальше калитки не бывал.
— И я не бывал. То-то вот и оно. У всех бывал, а у ней не бывал. Тут дело нечистое: своих на порог не пускает, а чужого человека в избе поселила. Надо узнать, зачем он приехал.
Темнота окружала нас, но я и без того знал, что в эту самую минуту Колька неопределенно пожал плечами, и еле приметная морщинка перерезала его невысокий лоб.
— Загадка для комиссара Мегрэ, — сказал он со значением. — А решать ее придется нам. Мы должны выяснить, что это за человек, какие у него намерения… И сделаем мы это, когда Сычиха на всю ночь уйдет спекулировать. Проберемся в избу и все разузнаем.
— А Пират? Он же слопает нас.
— Обезопасим.
Мне стало смешно, так смешно, что я чуть не фыркнул. Тоже мне жених! Девочки ему снятся, а он… И тут вдруг я вспомнил, как Колька обозвал меня «пешкой». Ну, погоди, ферзь длинноногий, близится час моего торжества…
— Колька, — шепотом сказал я, — наклонись.
Он послушно наклонился, а я привстал на цыпочки и прошептал в самое ухо ему:
— Колька, он, квартирант-то, подозрительный. Я спросил его, кто, мол, ты такой, что делаешь? А он говорит: натуру ищу. А мне Фиксатый раз проболтался, что у Сычихи на огороде клад зарыт. Давно когда-то, до революции еще, закопали.
