На следующий день она вытащила свой драгоценный ундервуд из шкафа и поставила на стол. Вынула ленту и заправила мою, протащив ее через многочисленные штырьки.
— Смотри внимательно. Я повторять не буду.
Затем она заправила чистый лист бумаги и уверенно застучала по клавишам:
>Южно-эфиопский грач увел мышь за хобот на съезд ящериц.
Я смотрела через ее плечо.
— А зачем это понадобилось грачу? И откуда у мыши хобот? Такого не бывает.
— Дурочка, это просто упражнение. В этом предложении есть по разу все буквы алфавита.
Я была в таком восторге, что даже не обратила внимание на оскорбление. И не стала указывать на то, что кое-какие буквы повторяются. Мы поменялись местами, и я села на стул. Она показала мне, как держать руки в «начальной позиции», а потом я начала печатать.
Ну, не вполне. Научиться печатать — дело долгое и занудное, совсем не такое чудесное, как я воображала. Я даже испугалась, что Агги раздумает со мной заниматься, но бояться было нечего. Она слово сдержала. Я занималась невероятно скучными упражнениями — все равно что гаммы на пианино, а она каждый день проверяла, как идут дела, и даже оценки мне ставила, как настоящая училка.
Мы начали с >ыва. Такого слова нет. Рычаги с буквами то и дело перепутывались, и я проводила кучу времени, их распутывая — больше времени, чем, собственно говоря, печатала. Единственным — маленьким — удовольствием было звонкое «дзинь» в конце каждой строки — звоночек, который предупреждал, что край бумаги близок. Тогда надо было со всей силой тянуть рычаг и переводить каретку, чтобы опять оказаться в начале новой строки.
— Держи пальцы так, словно играешь на пианино, — миллион раз напоминала мне Агги. — Сгибай их, а не распрямляй.
Я горько жаловалась на эти упражнения, но только про себя. Я же сама все это придумала и заплатила немало, так что нечего жаловаться. Сама виновата.
Агги ворчала, что мои упражнения действуют ей на нервы. Ее можно понять. Я переставила стул и маленький столик в кладовку. Там я по полчаса в день била по клавишам. >ЫВА. ЫВА. ЫВА. Наконец я перешла к >АВЫФ. Какой прогресс! Постепенно мы стали печатать настоящие слова — куда лучше, но все же совсем не так увлекательно, как может показаться. Я печатала >кот, и >пол, и >дом снова и снова, и мне уже хотелось орать. Это еще хуже, чем «Букварь Мак-Гаффи». Потом я перешла к >мяч, >пять, >дядя. Мой левый мизинец был куда слабее остальных пальцев, а буква «я» так и лезла везде, попадалась чуть ли не в каждом предложении. Никакая фраза без нее не обходилась, так мне, по крайней мере, казалось. «Я» получались слабенькие по сравнению с другими буквами, и фразы выглядели рябыми и неровными. Но я старалась. И преуспела.
