– Но эта информация отсутствует в вашем досье.
– Никто и не знал. Она никогда об этом не говорила. Я даже не уверен, что она рассказала моему отцу. После ее смерти мы нашли медаль. А на похороны пришел старик и рассказал нам о ней. Он был ее куратором. Наверное, теперь он уже мертв. Я не был здесь с тех пор, как ее похоронили. И камень увидел в первый раз. Наверное, его поставил мой брат.
– Он сделал хороший выбор.
Я кивнул. Скромный памятник для скромной женщины. Я закрыл глаза и вспомнил, какой видел мать живой в последний раз. Завтрак с двумя взрослыми сыновьями в квартире на улице Рап. Как раз когда пала Берлинская стена. В то время она была уже очень серьезно больна, но нашла в себе силы одеться и вести себя так, словно всё в порядке. Мы выпили кофе с рогаликами. Во всяком случае, мы с братом, а мама скрыла отсутствие аппетита за разговором. Она болтала о самых разных вещах: о людях, которых мы знали, о местах, где побывали, и о том, что там происходило. Потом она ненадолго замолчала и высказала два последних пожелания – всё как всегда. Словно материнский ритуал, который она проделывала тысячу раз. Она поднялась со стула, подошла к моему брату Джо сзади, положила ему руки на плечи и расцеловала в щеки, как всегда, а потом спросила: «Чего ты не должен делать, Джо?»
Джо ничего не ответил, потому что наше молчание было частью ритуала.
«Ты не должен решать все мировые проблемы. Только часть. Их слишком много».
Потом она поцеловала его еще раз, медленно подошла ко мне, встала за моей спиной, поцеловала меня в обе щеки, измерила своими маленькими руками ширину моих плеч, ощутила мои сильные мышцы, как всегда пораженная тем, что маленький ребенок вырос таким огромным, и, хотя тогда мне уже почти исполнилось тридцать, сказала: «В тебе сила двух обычных мальчиков. Что ты намерен с нею делать?»
Я не ответил. Наше молчание было частью ритуала. Она ответила за меня:
«Ты должен поступать правильно».
И я, по большей части, пытался, что иногда доставляло мне неприятности, а иногда медали. И в качестве маленького дара я похоронил вместе с мамой свою Серебряную Звезду[9]. Сейчас она находилась у меня под ногами, в парижской земле, на глубине шесть футов. Я представил, что ленточка сгнила, но металл все еще остается блестящим.
Я открыл глаза, сделал шаг назад и посмотрел на Скаранджелло.
– Ладно, теперь мы можем ехать.
