Сгорбленный подошел — в руках он держал большой сверток.
— Ты кто? — повторил я.
— Ви… ви…
— У тебя что, языка нет?
— Ви… ви…
— Из какого взвода?
— Ви… ви…
Я включил фонарик, осветил лицо — прижухлый, синеватый, с оттопыренными губами рот. «Вот так встреча! Да ведь это ефрейтор Ганс Вульф!»
— Вульф?!
— Ви… ви…
Видно, Вульф тоже опознал меня — возможно, по голосу, кто его знает, — только он осторожно положил на землю сверток, который, как я заметил, пошевелился и притих.
— Что там у тебя в свертке?
И тут я спохватился: «Что ж я с ним так веду себя! Ведь он самый-пресамый фашист, убийца! Как он сюда пробрался? Да еще на КП!»
— Руки вверх! — потребовал я по-немецки. Он рук не поднял, опять свое:
— Ви… ви…
Тут я заметил: одежонка на нем нашенская — телогрейка, брюки стеганые, заправленные, правда, в голенища немецких солдатских сапог.
«Переоделся, значит. — Припомнил я и седую Клаву с ее маленькой девочкой. — Да он же с нее стянул эту одежду!»
Вульф чем-то зашуршал, вижу, ученическую тетрадь в раскрытом виде сует мне:
— Ви… ви…
Я взял тетрадь, читаю написанное по-русски: «Фрау Клави нужен молоко для девички кушать. Я уж говорью две букви: «Ви, ви». О, это для менья целий событий… Никто меня тут не трогает, не обижает, считают, что я не могу говорить. Обида немножко оттого, что я уже ничего не представляю для людя. Один фрау Клави немножечко понимайт менья…»
— Ага!.. Задело за живое! Зачем убивал наших?! — сказал я по-немецки, но негромко: я уже думал, если сейчас набегут наши, опознают в нем участника кровавого преступления в Багеровском рву, разорвут и затопчут. — Ты лично убивал?!
Он выхватил из моих рук тетрадь, крупно написал в ней: «Убиваль немножко. Быль приказ, и я выполняль… чтобы свою долю иметь и не быть зависимым в жизни от тех, кто имейт большой капитал… А сейчас я никто, тень, пустота в чужой одежда…»
— Как же Клава тебя терпит?
Пакет-сверток зашевелился, застонал. Вульф взял его на руки, отвернул часть обвертки, и я увидел… восковое лицо ребенка.
Да это же та девочка, которую тоже расстреливали!.. Чтобы… чтобы иметь свою долю капитала…
У меня имелись две залежалые конфеты, зашитые в шинели. Я берег их, чтобы в день рождения моей мамы чаю попить в компании приглашенных. Я распорол полу и вложил конфеты в ручонку спящей малютки.
— Ви… ви… — отозвался Вульф, вроде бы поблагодарил.
— Да уматывай ты отсюда!
Из темноты показалась женщина. Это была Клава.
— Я не теряю надежды, миленький, — сказала она мне и, взяв под руку Ганса Вульфа, молча пошла с ним по направлению отсека, в котором помещались ополченцы, как мы называли гражданских.
