— Извини, Борь. Деда сюда перевез, а у него с головой плохо совсем…
— Да ладно, плюнь. Нормально все.
— Ты что хочешь кушать, Боря? Плов есть, макароны есть…
— Ничего не хочу, Алик, не голодный. Ты лучше скажи: то, что я оставлял у тебя, — цело?
— Обижаешь, брат, — чуть улыбнувшись, протянул Алик. — Конечно, целое все, на кухне пылится…
Хорошо. Это хорошо, очень. Здесь у Алика накануне прошлого ареста я оставил свою алхимическую лабораторию, свой перегонный куб, баночки-скляночки-колбочки, шприцы и ингредиенты. Будет из чего сварить винт — сыворотку правды, эликсир бессмертия, философский камень.
Алик Бериев на самом деле — Али; лишняя буква в конце — уступка столичным партнерам: «Пойми, брат, Али — это как-то… слишком… очень уж… мы же не сможем в мэрии сказать: мол, так звали зятя пророка…».
Поднялся Алик два года назад, в те драматические времена, когда чеченцы и «тверские» делили площадь у Киевского вокзала. Сначала было у него два ларька, потом пять, потом — магазин, второй, четвертый — так и возник гендиректор новой торговой фирмы. Подружились мы совершенно случайно: ресторан — компания — общие знакомцы — ну, давай на брудершафт. Это уже потом я выяснил, что Алик — золотое дно; вернее, даже не он сам, а его сестра, Амина — детский врач. Рецептурный бланк с четырьмя штампами — или, как у нас говорят, терка с четырьмя колотухами — для винтового главная отправная точка, условие счастья. Я помнил еще времена, когда солутан продавали без рецепта — но тогда он был мне не нужен: вот она, вечная драма несвоевременности.
Сам Алик наркотой вроде не баловался, хотя, по-моему, имел какое-то отношение к героиновой сети — да и не мог не иметь, потому что бизнес этот, в основном, был под чеченцами. Надо мной шутил беззлобно: уверял, что сижу я на винте исключительно потому, что это наркотик для интеллигентов — нравиться он мне, разумеется, не может. Тем не менее, сынок его, четырнадцатилетний пацан, всегда был готов слетать в ближайшую аптеку за солутаном; а Амина безропотно отоваривала меня рецептами; так велел им Алик. У Бериевых можно было переночевать, можно было зайти вмазаться, если негде; у него можно было сварить.
А мне тогда было надо — именно так, по-другому не скажешь: надо было погладить и успокоить вставшую на дыбы душу; надо было выжечь из головы прибором для выжигания суку-Киприадиса; надо было прорыть новые ходы из той кротовой ямы, где я оказался. Поэтому я сразу же направился на кухню, почти ощупью пробираясь по длинному темному коридору — кто это строил, какой урод?
