Фьорд заметил четверку посетителей, расположившихся в правом углу, сразу у входа. Трое из них сидели спиной к залу, четвертый же забился в угол, скрытый сумраком. Четверка даже не шелохнулась при появлении юноши, лишь скучающая за стойкой девушка встрепенулась и проводила мага к столу у противоположной от компании стены.
— Замечательный сегодня денек! — бодро затараторила девица разглаживая на себе передник. Для девушки с такой ладной фигурой, как у нее, она была излишне дурна лицом: слишком широкий и крутой лоб, слишком мясистый нос с широкими ноздрями и слишком тонкие губы, превращающие рот в кривую прорезь на лице. Крайне оживленную прорезь. — У нас еще остался горячий бульон из птицы и румяные булки. Моя матушка великолепно печет!
— У меня не так много денег, — натянуто улыбнувшись, произнес Фьорд, когда девушка выжидающе уставилась на него. Развязав мешочек, подаренный Нури, он на глаз прикинул средства в его расположении, и выложил на стол две треугольные монетки с изображением крылана, и пододвинул их к краю стола. — Мне бы чего в дорогу. Да и бульону буду рад.
— Я что-нибудь с этим придумаю, — девица быстрым движением смахнула монеты в карман промасленного передника и скрылась в дверях за стойкой.
За два крылана Фьорд получил глубокую миску наваристого бульона, от которого шел пар, буханку грубого хлеба и маленький ломоть вяленого мяса на кости.
Расправляясь с тарелкой бульона, он то и дело поглядывал на четверку, тихо сидящую в углу. Тяжелые дорожные плащи — не самая лучшая одежда для летних дней.
— Я могу еще чем-нибудь порадовать гостя? — девица вновь появилась возле стола Фьорда, так и прожигая его взглядом. Юноша, не готовый к такому вниманию, замялся и поспешил занять голову чем-то другим.
— Довольно странное название для таверны — «Говорящая голова», — не считаешь?
— Ах, часто кто спрашивает, — девица рассмеялась, обнажив неровные зубы. — Эту хижину построил еще мой прадед. Он же сделал из семейного гнезда прибежище для путников. Скверный у него был характер, сварливый. Как-то он задолжал одному торговцу, за что тот, пожаловав во главе бравых разбойничков, голову деду да с плеч долой. После чего надел ее на кол, что и ныне стоит перед входом, и пригрозил, что если ее снимут до того, как долг будет уплачен, он вернется и заменит ее чьей-нибудь еще. Так она и висела, облепленная мухами и глодаемая червями, пока не остался один лишь белесый череп. И каждый день со столба раздавались крики: «Пошевеливайтесь! Твои пироги давно превратились в угли, старая кошелка! Дай зерна скотине или я накормлю ее твоими потрохами!». Но, конечно, когда кто-то смотрел на голову или, вернее, то, что от нее осталось, та хранила целомудренное молчание. В итоге долг вернули, голову сняли, но с тех пор это место — «Таверна говорящей головы».
