— Не смейся, Дуарте, над страшным грехом.
— Зато ты живой. Да вон еще — в графы выбился. А честному католику господь любой грех простит… если молиться как положено. Ну, ладно, хватит про грехи… Где твой сынок, Абрахам? Околачивался, околачивался тут, а теперь и след его простыл, чтоб он коростой покрылся…
— Перестань, Дуарте, — нахмурился дун Абрахам. — Экспедиция отменена, мой сын не пойдет в океан.
Кормчий разразился ругательствами и проклятиями.
— Замолчи, не богохульствуй! — дун Абрахам благочестиво перекрестился. — Скажи-ка лучше, ты полностью набрал команду?
— Набрать-то набрал, только разбегутся, если прослышат…
— Сделай так, чтобы не разбежались.
— А тебе-то что? — Дуарте искоса взглянул на важного собеседника. — Мне твои перья и кружева — тьфу!
Плевок пронесся мимо щеки дуна Абрахама. Тот пожевал губами, но стерпел.
— Я выкупил каравеллу у пайщиков, — сказал он сдержанно.
Дуарте присвиснул.
— Вон как! Выходит, каравелла…
— Моя, — кивнул дун Абрахам. — Не распускай команду, кормчий, и жди от меня распоряжений.
— Послушай, Абрахам, ты что задумал? Уж старому приятелю ты мог бы открыться, черт побери.
Дун Абрахам опять перекрестился.
— Открою, когда придет срок. — Он кинул на грязный стол двойной круидор. — Возьми. Это в счет твоего жалования.
Дуарте живо сгреб тяжелую монету, подбросил на ладони.
— Ого-го! — гаркнул он, сверкнув шалыми глазами. — Чует мое сердце — будет дело! Давай-ка выпьем, Абрахам. Эй, Паоло! Тащи, куриная твоя голова, кувшин вина! Самого лучшего!
Дун Абрахам писал медленно и усердно, с раздумьем, бормотал себе под нос:
— Ниже перечисляю пряности, хранящиеся в моей кладовой при королевской кухне, ключ же от оной кладовой оставляю под подушкой своей постели…
Покончив со списком, тяжко вздохнул, придвинул чистый лист пергамента. Снова забормотал:
— Имение, пожалованное мне королем вместе с титулом, в уплату за выкуп каравеллы… каравеллы… а что останется, а именно… Дочери моей, Росалии, в приданое, когда выйдет замуж… Сыну моему, Хайме, виконту до Заборра, все остальное… а именно…
Прощание было трудным. Супруга рыдала, рвала на себе волосы. Тихо скулила Росалия.
Но миновало и это…
В сопровождении молчаливого Хайме (не вылежал в постели сынок, весь вечер тенью ходил за отцом) спустился в подвал. Басилио, щурясь от света фонаря, сел на постели. Желтые его волосы были всклокочены.
— Собирайся, Басилио, — сказал дун Абрахам. — Пойдешь со мной в океан.
— Океан? — Басилио хлопал глазами, не понимая.
