— Почему? — сказал Осден. — "Это" посылает отвержение. А в отвержении и есть мое спасение. "Это" не разумно. А я разумен.
— Масштабы разные. Может ли тягаться единственный человеческий мозг с тем, что так огромно?
— Единственный человеческий мозг может постичь то, что не уступает по масштабу звездам и галактикам, — сказала Томико, — и толковать это постижение как Любовь.
Мэннон переводил взгляд с Осдена на Томико, Харфекс молчал.
— В лесу, должно быть, удобней, — сказал Осден. — Кто из вас перебросит меня?
— Когда?
— Сейчас же. Пока все вы не обессилели и не обезумели.
— Я, — сказала Томико.
— Никто, — сказал Харфекс.
— Я не смогу, — сказал Мэннон. — Слишком… напуган. Могу разбить джет.
— Возьмите с собой Эскуану. Если мне удастся добиться своего, он послужит медиумом.
— Координатор, вы одобряете план Сенсора? — строго по уставу спросил Харфекс.
— Да.
— Я не одобряю. И, несмотря на это, полечу с вами.
— На мой взгляд, Харфекс, у нас нет другого выхода, — сказала Томико, взглянув на лицо Осдена: уродливая белая маска преобразилась, она горела страстным, словно любовным, нетерпением.
Оллеру и Дженни Чонь, засевшие за карты, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о постели, о множащемся страхе, заверещали, будто испуганные дети:
— Это существо в лесу, оно ведь возьмет и…
— Темноты перепугались? — издевательски ухмыльнулся Осден.
— Да посмотрите на Эскуану, на Порлока, на Аснанифойла даже…
— Вам "это" не сможет причинить вреда. "Это" — просто импульс, минующий синапсы[20], ветер, минующий ветви. Дурной сон, и всё.
Они взлетели в гелиджете; в кормовом отсеке прежним глубоким сном спал, свернувшись калачиком, Эскуана. Томико вела корабль, Харфекс и Осден молча вглядывались вперед, в темную линию леса, отделенную неуловимо-мрачными милями залитой звездным светом равнины.
Они приблизились к черной линии, пересекли ее; теперь под ними лежала тьма.
Томико нашла место для посадки и стала снижаться, заставляя себя преодолеть неистовое желание набрать высоту, уйти, сбежать. Здесь, в лесу, огромная жизнеспособность растения-мира ощущалась гораздо сильнее, и паника его обрушивалась необъятными черными волнами. Впереди виднелось тусклое пятно, голая вершина холмика, едва возвышавшегося над обступившими его черными очертаниями — не-деревьев; укорененных; частей единого целого. Она посадила гелиджет в прогалину, посадила скверно. Ладони скользили по рукояткам будто намыленные.
Теперь их обступил чернеющий во мраке лес.
