Главнокомандующим имперских войск был генерал Гетц. Он приказал оставить все обозы с провиантом под Табором, потому что спешил с войском к Будейовицам, откуда навстречу нам двигался неприятель.
Мы остановились в трех милях южнее Табора, и нам пришлось развертываться в боевой порядок на крайне невыгодной для нас, холмистой и лесистой, местности. Никто не знал, с какой стороны подойдет неприятель, и генерал Гетц отдал приказ занять несколько высот.
Конница расположилась в открытом поле. Нам, пехотинцам, пришлось занять лесистые холмы. В первых рядах, разумеется, шли мушкетеры, поскольку пикинеры с длинным и неуклюжим оружием в лесу, оказываются совершенно беспомощными.
Каждый из нас вынул из патронника по деревянному патрону с порохом, забил пулю в ствол и поджег еле тлеющий фитиль. Мы взяли в руки мушкеты, сошки и, держа пальцами фитиль по ветру, направились к ближайшему перелеску.
Вот так же дома я частенько ходил в лес за грибами, и всякий раз меня, мальчугана, охватывало такое странное ощущение, словно я вступал в какую-то огромную пещеру. Прямо над тобой опускались пышные ветви, сплетаясь в темно-зеленый свод и заслоняя от тебя все небо. Ты шагаешь, бесшумно ступая по мягкому мху или чуть слышно шурша по высохшим хвойным иглам. В лесу и свет какой-то совсем другой, таинственный. Более всего действовала на меня тишина, особенно заметная здесь. Казалось, что тут подкарауливают человека все сказочные феи и чудовища.
Вступая в лес вместе со своими мушкетерами, я и думать забыл о таинственных чудовищах детских сказок. Теперь я находился в самом обычном лесу и был настороже, — из-за каждого дерева мог выскочить швед, проткнуть меня или всадить мне пулю в лоб. Я вспомнил о том, как Пятиокий рассказывал нам о своих переживаниях, когда он впервые шел в бой. Мною овладел на время такой страх, от которого у меня перехватило дыхание. Разумеется, конная атака все-таки не то, что пешая, — она увлечет тебя, и ты полетишь, как очумелый.
Пехотинец же особенно не разлетится на своих собственных ногах, у него нет ничего такого, что могло бы поднять его дух. Наоборот, пехотинца постоянно задерживает то одно, то другое, а это позволяет ему подумать, не приведет ли следующий шаг его к смерти.
Плечом к плечу со мной шел Штепан Картак. Пятиокий шагал немного впереди. Порой я обменивался взглядом со Штепаном, но это нисколько не подбадривало меня: глаза у бедняги были вытаращены — видимо, так же как у меня, — лицо побледнело, а губы плотно сжаты.
