— На козла его! — сдавленным голосом выхрипела она. — Сотню плетей!
Возничий повалился в ноги.
— Матушка-царевна, — заголосил он, — это ж смерть неминучая.
— Немедленно! — приказала Татьяна Михайловна, обводя жестокими светлыми глазами сбившуюся вокруг неё в плотную кучу челядь и стрельцов.
Это была совсем другая тётка Таня: мерзкая, безобразная старуха, косоротая и раскрасневшаяся, словно что-то вывернуло наизнанку прекрасное лицо, и из потаённых глубин проступил неведомый ранее лик.
— Вилиим! — подозвал царевич полуполковника и, когда тот подошёл, сказал: — Выбери двух стрельцов послабей, пущай не особо усердствуют.
— Слушаюсь, ваше высочество.
Возничего повели на соседний двор, на ходу сдирая рубаху. Царевна лично решила понаблюдать за наказанием.
— Зачинайте! — услышал Фёдор её голос.
Хотя стрельцы и сдерживали удары, на голой спине чёрными полосами выступила из-под сорванной кожи кровь, частыми каплями стекая на землю.
Царевич пальцем поманил к себе попа. Тот, подлетев, упал на колени. Фёдор вынул из-за пояса два целковика с изображением восседающего на коне отца и положил в руку священнику:
— Позаботься о возничем. На обратном пути заберём.
Тот, постоянно кланяясь со словами: «Благодарствую, государь-царевич», — не вставая с колен, отползал к крыльцу.
Один боярин царевич Пётр Сибирский с восхищением взирал на царевну Татьяну Михайловну.
Воевода князь Иван Прозоровский с утра сидел в сеннике, грузно расплывшись по лавке, упираясь локтями в колени, свесив скрещённые кисти между вельможно расставленных ног. Князь брезгливо смотрел куда-то за стол сквозь стоящий перед ним ковш. Время от времени поднимал руку, брал ковш, делал глоток кислющего брусничного кваса — после чего каждый раз коротко морщился. Есть князь со вчерашнего дня не хотел. А пил уже шестой день и потому не спешил появляться в таком виде ни перед кем. Неделю назад, пятнадцатого июня, пришла весть, что посланный им со стрельцами князь Семён Львов перекинулся на сторону Стеньки Разина, как и предупреждал этот наглый сотник из Москвы. Стрельцы подняли восстание, пришлось им выплатить половину задолженного жалованья. Такую прорву денег отдал, аж в нутрях всё сжалось. С похмелья было тяжело, князь вновь взял ковш и отхлебнул квасу. Он послал холопа за капитаном Бутлером и московским сотником и теперь сидел, ждал.
Дверь открылась, и вошли Давид Бутлер и Андрей Алмазов.
— Долгонько вас ждать приходится, милостивцы, — выдавил из себя воевода. — Как думаете, выдюжим противу вора Стеньки?
