— Ну, не знаю…
— Ты же в Сан-Франциско хотел, помнишь? Там тебя ждет Кэйл.
— Не знаю. Я вообще не знаю, что делаю. — Хаосу не хотелось расставаться с Иди. А еще не хотелось проходить тесты на везучесть. «Большой беды не будет, если завтра Фолт вернется, — решил он. — А там посмотрим».
— Держи, — сказал Фолт и вытащил из рюкзачка черный пластмассовый параллелепипед. — Кэйл просил передать. Тебе понадобится видак.
— Видак?
— Спроси у Иди. Она знает.
Хаос взял кассету.
Фолт закурил сигарету и принял горделивую позу — восстановил образ мятежника, разрушенный Кули. Застегнул ремешок шлема и завел двигатель.
— До завтра, Эверетт.
Эверетт. Хаос мгновенно забыт.
Он унес это имя вместе с кассетой наверх.
Запись шла минуты три. Из них две с половиной голова Кэйла — Кэйла Хочкисса — говорила, едва умещаясь в кадре. А начала она так: «Слышь, Эверетт, помнишь, когда нам было лет по двенадцать-тринадцать, мы с тобой поезд разукрасили?»
Хаос вспомнил. Они прошли по шпалам до конца пути, до парка, где ночевали составы. Там они достали из карманов аэрозольные баллончики с краской и один поезд разрисовали от колес до крыши, а затем вернулись на ближайшую остановку — ждать его появления. Но на скамейке под навесом их сморил сон, и поезда они не увидели. Кэйл был лучшим другом Эверетта. Наверное, вопрос был рассчитан на включение памяти, и он сработал.
«Если и дальше так пойдет, — подумал Хаос, — я скоро привыкну к имени Эверетт».
— Хочу с тобой увидеться, — продолжал Кэйл. — Рад, что ты возвращаешься. Сдается мне, ты тут сумеешь помочь в одном деле.
Он замолк на несколько секунд и отвернулся от камеры, и Хаос почувствовал, что должен как-нибудь отреагировать, отозваться. Отчего-то лицо и голос на экране казались более реальными, чем все, увиденное за долгий срок. Лицо и голос позволили ощутить вкус настоящей жизни. Жизни до перелома.
— Эверетт, ты был прав, — продолжал Кэйл. — Насчет причин ты прав на все сто. А все прочее — только следствия, надо разобраться с ними, чтобы найти причины, которые возникли, когда тебе было двенадцать или тринадцать. — Кэйл помолчал, затем уточнил: — Причины роковых перемен. Когда ты был мальчишкой, тебе хотелось переделать все на свете, ты мечтал, чтобы мир взрослел вместе с тобой. И теперь это стало былью.
Хаосу хотелось верить, что этот темноглазый человек — его друг. Хотелось верить, что Кэйл скучает по нему, нуждается в его помощи. Хаосу хотелось определенности, которая поможет узнать самого себя.
