Не принесли.
И когда, задержавшись позже других в институте, я вошел в нашу комнату, все коммунары были уже там.
— Ну, вот, — сказал Гриша, — явился наш первый герой-любовник. Будем начинать представление, публика давно ждет…
— Где обед? — спросил Ленька.
— Да, что-то не пахнет жареным, — вздохнул Кустиков.
— Жареным как раз пахнет, — со значением произнес Гриша. — Паленым пахнет. Паленым! Вот чем пахнет, — почти выкрикнул он.
Все стали что-то резко говорить, только Борис молча и сострадательно смотрел на меня. Он знал, как я бился в эти дни, понимал, что со мной происходило, и, кажется, хотел мне помочь. Но что мог он сделать? Что? Если я виноват.
— Ты всех нас обманул, — гневно начал Ленька. — Товарищи так не поступают!..
— Мы верили тебе, как себе, даже больше. Я считал — ты лучше нас, а ты оказался хуже всех! — Это перешел в наступление Кустиков.
Жестокие слова, как удары, сыпались на меня со всех сторон. Ну, кто еще ударит? Кто следующий? Кто больнее? А в общем, так мне и надо. Заслужил!
— Не знаю, как ты на фронте себя вел, не верю тебе!
Неслыханная дерзость и оскорбление: это сказал тыловой мальчик Мишаня. Тот самый, который часами слушал мои рассказы о войне и всяких передрягах, в которых я побывал, и смотрел на меня восторженно. И он же нанес удар ниже пояса.
— Ну, ты насчет фронта полегче, — угрожающе сказал я. — А то ведь и схлопотать можешь!
— А за что схлопотать, если он прав? — спросил Кустиков. — Ты некрасиво поступил, Витя. И нечего на Мишаню налетать. Сам знаешь, что на фронте за такие поступки полагалось. Не забыл, наверно?..
— А забыл, так напомним: за обман товарищей у нас одного к стенке поставили! — Это выпалил Ленька.
— Правильно, — поддержал Гриша. — У нас в разведке, в сорок третьем, тоже был случай…
Если уж он заговорил о разведке, значит, совсем плохи мои дела, значит, призывает на помощь своих погибших разведчиков, растравляет себе душу. Но его вдруг нетерпеливо перебил Борис:
— Погоди! Все погодите! Не так уж он виноват, как вы тут расписываете. Он старался изо всех сил, ему сейчас хуже, чем нам…
— А ты не заступайся! Если он твой друг — нечего заступаться…
— Ну-ка, помолчи! — глаза добрейшего Бориса сверкнули гневом, и он сплеча ударил кулаком по столу. — Вы войну вспоминаете, чтобы растоптать его. И я могу кое-что вспомнить. Вам страшно станет. Вы не видели этого, как люди теряли человеческий облик за котелок баланды, за кусочек свекольного жмыха, чтобы выжить. И все равно такие не выживали. Из бараков каждое утро мертвецов выносили, с нар стаскивали. А в углу, такой угол в лагере был, крысы их обгрызали…
