— Ему только жестянку на хвост привязывать, народ пугать, — добавлял другой, — да и то не годится: хвост куцый!
Я молча краснел, глядя, как Гуджук смешно перебирает своими короткими, кривоватыми лапами, и, чем больше насмехались над ним охотники, тем большую испытывал к нему нежность.
Вечером мы подошли к подножию гор и расположились лагерем под громадным дубом, широко раскинувшим ветви, точно огромный зонт. Рядом бил прекрасный источник, в лесу было полно сухого валежника. Мы развели костры, на которых можно было бы зажарить вола, поужинали и легли на мешки, набитые папоротником. До слуха доносился рев потоков и шелест легкого ветра, над головой мерцали маленькие, затерявшиеся между верхушками деревьев звезды. Заунывно перекликались совы, точно пастухи по ущельям. В горах было тепло, как всегда в октябре, наши костры бросали дрожащие блики на белые стволы старых буков.
К полуночи из-за хребта выплыл месяц. Горы словно вздохнули, лес зашумел сильнее. Желто-зеленая вуаль окутала вершины.
Я лежал на своем мешке и не мог заснуть. Воображение рисовало мне то горного козла, который бродит одиноко в черной, страшной тени леса, то стадо оленей, что пасется где-то недалеко от вершины. Могучий облик Балкан поразил меня. Среди вековых буков человеческая фигура казалась маленькой и ничтожной, а наши собаки напоминали насекомых. В ушах у меня все еще отдавалось эхо наших голосов.
Гуджук лежал около меня. Когда я протягивал руку и гладил его, он стучал хвостом по листве.
Не помню, заснул ли я наконец или только забылся дремотой. Меня разбудили охотники, которые уже вставали и шли умываться к источнику. На кострах жарились шашлыки, из сумок извлекались караваи хлеба и всякая снедь. До рассвета еще было далеко, и все так же ревели горные ручьи, словно само время проносилось мимо нас потоком. Собаки, растревоженные запахом жареного мяса, лаяли, и глаза их алчно блестели в свете костров. Вокруг плясали человеческие тени.
— Вставай! — сказал мне брат. — Поешь хорошенько, неизвестно, когда будем обедать. Через полчаса выходим, и там, где тебе скажут, ты спустишь двух собак.
Скоро наш лагерь опустел. Над залитыми кострами подымался пар. Охотники пошли в затылок друг другу лесной дорожкой, вдоль которой пенились и сверкали воды какой-то речушки. Мы шли по страшным, заколдованным местам, словно в каком-то ином мире. Кое-где пробивался лунный луч и освещал поваленный ствол, весь увитый ежевикой, потом дорожка поворачивала, и казалось, что вот сейчас перед тобой встанет сказочный замок, в котором все спят глубоким сном, а то вдруг появлялось какое-то странное дерево, раскинувшее свои корявые ветви, точно узловатые руки, и чудилось, что это не дерево, а леший. Между тем начинало светать, небо опускалось ниже, становилось голубым и позрачным, а звезды мерцали и, прежде чем погаснуть совсем, разгорались все ярче.
