Это продолжалось и на вырубке, где лисичка надеялась, что мать оставит ее в покое. Однако старая лиса гнала ее до самой реки. Первый раз в жизни лисичка увидела сверкающую, бурлящую воду, которая образовывала пороги и омуты среди больших камней и скал. Вода смутила ее, но запахи тины и лягушек, попрыгавших в воду, пробудили в ней любопытство.
Облизав раны, она пошла против течения. На другом берегу реки поднималась насыпь шоссе. Лисичка часто бросала туда боязливые взгляды. У самого берега шевельнулась какая-то тень, и на гладкой поверхности воды отразился силуэт другой лисицы.
Лисичка узнала в ней свою сестру и решила убежать в лес, но сестра погнала ее по берегу. Рана на шее болела, лисичка чувствовала себя совсем измученной и снова вступать в борьбу не хотела. Поняв, что ее вот-вот настигнут, она бросилась в реку, перешла ее вброд и выскочила на другой берег. Сестра вынудила ее перейти шоссе и подняться в лес над ним.
Лисичка очутилась на тропинке, вившейся среди низких кустов терновника и боярышника. Она села на тропу и хрипло затявкала, словно жалуясь на жестокосердие своих сородичей. Отсюда была видна вся противоположная сторона ущелья, ее родные места — темные леса, высокие горы с крутыми склонами и скалами, над которыми мерцали звезды.
Тропа вывела ее на маленькую полянку, заросшую папоротником. На ней еще пахло козами — они паслись здесь днем. Где-то неподалеку скакал заяц, глухо топоча лапами. Поблизости шуршал еж, листок дрожал от легкого ночного ветерка.
Лисичка пересекла полянку, снова вошла в лес и побежала по какой-то дороге. Тут и там светлели просеки, мелькали одиноко стоявшие высокие деревья. Лес окончился внезапно, и лисичка очутилась на округлой, как бочка, горе, поросшей кустарником и высокой желтой травой. Не решаясь отдаляться от леса, она села на опушке и осмотрелась. На излучине шоссе светились два оконца сторожки дорожного мастера. Возле каменного строения смутно темнели две пристройки.
Лисичка долго смотрела на освещенные окна, словно пыталась понять, что означает этот свет. Над самой ее головой пролетела птица, мурлыкнула по-кошачьи и исчезла в темноте. Окна разожгли ее любопытство: они напоминали ей глаза неведомого зверя. Оттуда донесся вдруг человеческий голос. Дорожный мастер Панталей Фокасинов кого-то бранил. Потом голос умолк, но минуту спустя раздался снова. На этот раз мастер пел.
— Э-ге-гей! Гей-ге-ге-гей!
Это была мелодия хоро, которую он напевал обычно, вернувшись из соседнего села, где была корчма.
