Время остановилось.
Металлический привкус вперемешку с ощущением кровяной вязи переплелись во рту и сковали нёбо, а белая вспышка внутри головы тут же провалилась в непроглядную темноту, что постепенно, вдох за вдохом ожила и проявилась уличными фонарями и светом включённых автомобильных фар. Лопоухое, худое, на птичьей дряблой шее, напоминающее исполосованный трещинами комель сушняка лицо вплыло в этот запредельный полумрак и ощерилось:
– Услышал меня?
Потом зэк заглянул в машину, где сидела Маша, и глухой скороговоркой наставил:
– Родишь пацана. Назовёшь Александром, как Пушкина…
Резко развернулся и двинулся к своей машине, на ходу пряча пистолет на поясе.
– Поехали, Горыныч!
Егор не помнил, как они добрались до роддома, как Машу тут же перехватили санитарки и повезли в глубь белых, выложенных кафелем коридоров, освещённых яркими прямоугольными светильниками.
А в голове только и билось одно слово «успел», повторялось бессчётное количество раз, а ещё эта голова раскалывалась от тупой, однообразной боли и гула, словно там внутри работал двигатель, надрываясь, перебрасывая металлические болванки, переходя на утробный рёв, дёргаясь и хрипя.
Нет, ярости – ледяной, мерцающей, фиолетовой, неизвестно какой ещё, больше не было. Видимо, она ушла и вновь затаилась до поры в только ей ведомой глубине, чтобы оттуда вслушиваться в происходящее и всматриваться в него.
Егор опёрся на рукомойник, открыл кран и так долго стоял, наблюдая за тем, как вода, скручиваясь в воронку, с характерным урчанием уходит в слив.
До упора выкрутил холодный кран, а потом взял да и поднял глаза на зеркало, чтобы увидеть там какого-то неизвестного человека с разбитым лицом, даже зачем-то попытался всмотреться в это лицо.
Нет! Незачем!
Сплюнул кровь и начал умываться, как тогда, когда перед первой встречей с Машей разбил лицо, катаясь на роликах, и так же умывал его, абсолютно не имея никакого желания его рассматривать.
– Ничего, до свадьбы заживёт! – раздалось над самым ухом.
Егор оглянулся, рядом с ним стоял молодой, его возраста, врач.
– Да я женат вообще-то.
– Это вы привезли женщину рожать?
– Я.
– Поздравляю, у вас дочь.
Егор почувствовал, как ком подкатил к его горлу, и он ничего не может с этим поделать, задохнулся, зачем-то стал тереть глаза, сопеть, шмыгать носом, захотелось закричать и заплакать одновременно, но он точно знал, что это никто не должен слышать и видеть. Захотелось целиком забраться под ледяную струю.
