Внезапно над лесом сверкнула светлая полоса, словно зарница. Раздался сильный гул. Дядя Федот крякнул и довольно засмеялся.
— Ага! Это наши у белых патроны подожгли! Молодчага товарищ Герасим! Ловко он все это удумал!
На место погасшей зарницы над остриями лиственей и елей заколыхалось зарево, которое стало быстро расти.
— Дяденька! — в испуге крикнул Кешка, — это Максимовское наше горит!.. Гляди-ка, занялось!..
Старик покрутил головой. Зарево охватило полнеба. Багровые полосы зловеще вплелись в белый отблеск пожарища.
Пальба усиливалась...
Дядя Федот вдруг засуетился. Он порылся в куче вещей, прибранных к сторонке, вытащил какую-то сумку, надел ее на себя, подобрал ружье и патронташ. Затоптал потухавший костер и, выколотив, сунул свою трубку за пазуху.
— Ты куда, дяденька? — испуганно спросил его Кешка.
— Туда, паренек, надобно мне... к ребятам. Вишь, оказия какая там пошла... Нужно и мне туда податься...,
— Я пойду с тобой, дяденька! — в голосе у Кешки зазвенели слезы. — Я пойду!?
— Куда ты! Еще убьют тебя!
— Я пойду... я пойду, дяденька!
Кешку охватило какое-то болезненное нетерпение. В его голосе прорывались рыдания.
Дядя Федот покрутил головой и задумчиво сказал:
— Да и впрямь — не оставлять тебя, куренка, одного... Пойдем, коли судьба тебе такая...
Они пошли навстречу зареву, навстречу грохоту сраженья.
И с каждым их шагом вперед пальба становилась слышней и оглушительней, и с каждым шагом зарево разгоралось ярче и багровее...
Они долго шли, молчаливые, слушающие, чего-то ждущие. Вдали засветлела знакомая Кешке поляна. За нею лес, озаренный заревом. А там, совсем близко, деревня, и в ней бушующий огонь, выстрелы, грохот и кровь...
Лес словно ожил. Верхушки деревьев, облитые трепетным светом, казались живыми. Чудились новые шорохи и шопоты меж стволами, у травы. Гул перестрелки, долетая сюда, рассыпался на тысячи неуловимых, колеблющихся, блуждающих звуков. Словно вылезли из тайных недр леса его темные невидимые обитатели и теперь бродят от ели, к ели, от листвени к листвени, стелются по земле, ползут отовсюду, сходятся, расходятся и шепчут, перекликаются, тихо смеются...
Кешка жался к дяде Федоту и пугливо озирался кругом. Он слышал лесные шорохи, и его маленькое сердце вздрагивало от испуга.
Вдруг в шорохи и шопоты леса вплелся новый звук. Где-то совсем близко кто-то простонал.
Старик приостановился. Послушал. Стон повторился.
— Кто тут есть живой? — глухо спросил дядя Федот.
