Обитель милосердия [сборник] | страница 49

Танков колебался: не выйти ли ему во двор? Скорее всего, Синельникова взяли по другому адресу, а о нем попросту забыли.

Катерина Петровна сделалась задумчивой, то и дело тревожно поглядывая на гостя. Потом уж и глядеть перестала, словно сообразив, что не станет занятой милиционер из-за штрафа до ночи дожидаться ее сына, и догадки своей пугалась.

У соседей работал телевизор. Шла программа «Время».

Танкову хотелось вернуться к понравившейся Вале, примириться. Договориться о новой встрече. Он колебался, но всё не мог решиться. Тягуче цедились минуты, заполняя комнату напряженным ожиданием. И этот затухающий вечерний ритм разорвала выстрелившая входная дверь подъезда. Кто-то бежал вверх по лестнице.

Танков вздрогнул. Подняла на него наполнившиеся испугом глаза Катерина Петровна.

Теперь стало слышно, что бегут двое. Один из них что-то кричал. Танков выскочил в коридор. Из соседней комнаты показалась напряженная Валя. Распахнулась, отлетев до петель, входная дверь, и в квартиру ворвался мокрый взъерошенный парень. Он собирался захлопнуть задвижку, но увидел перед собой незнакомца и застыл, посвистывая перетруженным дыханием.

Тотчас следом вбежал Саша Федоров и, не останавливаясь, навалился сзади. Под тяжестью стокилограммовой массы парень рухнул на пол. Оперативник, тяжело и злобно хрипя, принялся выкручивать оттянутую назад руку. От страха и боли беглец закричал. Валя возмущенно задышала.

— Это тоже из угрозыска, — предупредил её Танков.

— По манерам видно! — брезгливо отчеканила та.

— Ладно, вставай живо, бегун хренов! — Федоров, не отпуская заломленную руку, поднялся. — Считай, отбегался.

Он чуть усилил захват, и Вадим Синельников оказался стоящим на коленях с наклоненной к ногам головой.

— Да что ж это?! — закричала Катерина Петровна, с ужасом наблюдавшая, как ломают ее сына. — Что ж вы, если милиция, так все дозволено?!

Она оттолкнула Танкова и, худенькая и бесстрашная, пошла угрожающе на Федорова, который, не обращая внимания на присутствующих, деловито выволакивал на лестницу стонущего от боли и унижения Вадима Синельникова.

— Что ж ты, бугай, его как убийцу какого валтузишь?!

— А кто же он?! — Федоров, обозленный преследованием, издерганный тремя бессонными ночами, приостановился. — Если он человека ни за что ни про что на тот свет отправил, так кто ж он, по-вашему, божий одуванчик, что ли?! Ишь, жалко стало. Раньше надо было жалеть, когда мразь эту растили!

Задохнувшись яростью, он поволок поникшего убийцу вниз по лестнице.