— Вот тогда и я стал хорош? — перебил ее Сигген.
— Да, тогда ты стал хорош, — прошептала Анне, проведя рукой по лбу, — тут я поняла, как ты мне дорог!
— Сначала ты смотрела сверху вниз на своих собственных родителей, а теперь пытаешься втащить в эту грязь и меня. Никогда бы не подумал, Анне, что ты такая.
— Я и сама этого не думала, — устало сказала Анне. — Я просто жаждала всех этих богатств. Мне нравилось, как у них там красиво, какие они нарядные и как легко тратят деньги. И всё-таки по временам они становились мне так противны, что я готова была убить их.
— Если всё на самом деле так, как ты говоришь, зачем же ты гуляла с этими молодчиками?
— Нам с тобой давно надо было жить вместе, — сказала Анне, — но тогда ты не мог прокормить даже самого себя. И тогда ты ничего мне не говорил. Но ты всё равно хотел, чтобы я была твоей. Да, Сигген, вспомни-ка… Или ты забыл всё, что было между нами? Уж не думаешь ли ты, что путаться с тобой было бы лучше для меня? Не всё ли равно — ты или Тевсен? Или твои товарищи — Гогген или Лаффен?
— Только не Тевсен, этот подлец, только не он, только не кто-нибудь из этих. О… — Сигген рубанул кулаком воздух. — Я и сам не знал, как я любил тебя тогда, — вдруг сказал он.
— И я тоже, Сигген, — отвечала Анне, — но теперь я это знаю!
— Теперь — слишком поздно! Пошли домой!
Они молча направились к ее дому, держась друг от друга на расстоянии. Вдруг Сигген сказал:
— Если бы у меня тогда хватило средств на женитьбу, то этого бы не случилось! Так-то! Проклятье…
— Да, это так, — отвечала Анне тихо, как человек, который успел всё обдумать заранее.
Они остановились возле ее дома. Анне протянула ему руку и спокойно сказала:
— Всего хорошего, Сигген!
Он застыл на месте, держа ее руку в своей, его глаза блуждали, на шее судорожно подрагивал кадык. И вдруг он отрывисто произнес:
— Я пойду с тобой, если ты только хочешь, Анне. Скажи!
Она повернулась и пошла. Он молча последовал за ней. Но им обоим казалось, что между ними идет кто-то третий. И оба они знали: потребуется время, чтобы тень эта растворилась и исчезла. Но она непременно исчезнет. И они знали: эта тень была бы в десять раз незаметней, будь она тенью Гоггена, Лаффена или кого-нибудь из их товарищей-рабочих, живших на той же самой улице.
