мне виден. И три волчьих трупа возле него. А вот моего «второго» так и не видно нигде.
Неужто в самом деле выжил и где-то нас поджидает, отомстить напоследок надеясь? Варт
тоже непорядок заметил.
- Что-то, - кричит, - я только двоих у тебя вижу.
- Сам знаю, - огрызаюсь я, а сам по сторонам поглядываю. Особенно вправо – опять мне
плески какие-то оттуда слышатся. Но поблизости волков нет – теперь это уже точно.
Поэтому я выпрямился, скинул лентнер и с наслаждением принялся хлопать себя по спине
и бокам, давя залезших под доспех пиявок. Ладно б они просто кровь пили, так нет же –
зудит так, что выть хочется. И если на ноге или руке эту мерзость можно между делом и в
бою прихлопнуть, то до пиявки, заползшей под твердую кожу лентнера, так легко не
доберешься.
Варт тоже встал, но принялся расшнуровываться, только когда я своих кровососов
перебил и обратно в доспех облачился. А до того – стоял с мечом наголо и бдил. Потом он
свих пиявок бил, а я, в свою очередь, по сторонам смотрел. Ох, хлюпает что-то справа,
точно хлюпает – неспроста это.
Зашнуровал доспех. Очистил, насколько это тут возможно, меч, сунул его в ножны
и попрыгал к тропе. Одна кочка, другая, а здесь уже можно и идти. Очень мне хотелось на
волков, Вартом убитых, посмотреть. Подозрение возникшее проверить. Ну вот, так и есть.
У одного из них – глубокая колотая рана в правом боку, на уровне крестца.
Поворачиваюсь к Варту. Видок у него – тот еще. Буро-коричневого цвета, весь в
неровно покрывающей тело грязи (местами обильно спрыснутой кровью) и только по
белеющим глазам понятно, где у этого куска трясины голова.
- Ты похож на ожившую какашку, - говорю я ему.
Варт смеётся.
- Сам-то, командир, думаешь, красивее выглядишь? Ну так что, где твой третий?
- Вот лежит, - я тыкаю пальцем, - дыру в боку ему ты сделал?
Варт хмурится, задумывается, потом признаёт:
- Не я. Но тогда… - он замолкает, и мы вместе принимаемся осматриваться. Хотя – было
бы на что смотреть. За шесть дней этот пейзаж мне настолько опостылел, что готов с
закрытыми глазами ходить, лишь бы его не видеть. Лужи грязи вперемешку с грязными
лужами и редкими кочками. В лужах плавает какого-то особенно мерзко-землистого цвета
ряска, а трава, которой поросли кочки, настолько жесткая и острая, что обопрись нечаянно
голой рукой – весь изрежешься, как пучок ножей в руку взял за острия. И всё это тонет в
тумане, который до конца за весь день так и не развеивается. Говорят, весной, когда
