Министр принимал репетицию маскарада. В большой комнате поезжане ходили парами и кланялись. Играли скрипки. Свечи нещадно чадили.
— Ваше превосходительство, — сказал Тредиаковский, кланяясь министру весьма почтительно, — всенижайше осмеливаюсь доложить, что посланный за мною молодой господин…
Волынский встал с места и ударил Тредиаковского по щеке.
— Осмеливаешься доложить? — негромко спросил он и ударил еще раз.
Кадет насмешливо улыбался.
— Чувствуешь ли? — со злобой сказал Волынский. Он бил Тредиаковского наотмашь, голова поэта качалась из стороны в сторону. — Почему ты не хочешь исполнять, когда я приказываю? Бей! — скомандовал он Криницыну.
По лицу Тредиаковского катились слезы. За что его бьют? Ему ведь еще ничего не приказывали.
— Ну, хватит, — сказал Волынский, — гони, а когда опомнится, пусть пишет.
Тредиаковского отвели в чулан и заперли дверь. Он плакал, поглаживая ладонями опухшие щеки.
Через час кадет вывел поэта в залу и сунул ему записку. Репетиция окончилась, слуги тушили свечи.
Одним глазом — другой, сильно подбитый, не открывался — Тредиаковский прочел приказ Волынского сочинить стихи к дурацкой свадьбе.
Раздумывая о горестной своей судьбе, он влез в шубу и отправился через весь город пешком к себе на Васильевский остров.
Стихи, конечно, нужно было написать, да и дело это пустое для мастера, но кто заплатит ему за увечье? Волынский — министр, однако есть ведь и повыше! Бирон — вот у кого нужно просить защиты.
О том, что два первых в государстве лица между собой не дружат, было известно. Когда Волынский служил губернатором в Казани, он широкой рукой брал взятки, чинил самоуправство и крупно поссорился с архиереем Сильвестром. Пришлось бы ему плохо, но догадался он собрать все наличные деньги, занял, у кого смог, стремглав помчался в Москву и роздал щедрые подарки. Самый лакомый кус отвалил Бирону, почему и сумел оправдаться. Служба пошла у Волынского хорошо, и в апреле 1738 года стал он кабинет-министром. Бирон распорядился назначить его для противодействия другому министру — графу Андрею Остерману, первостатейному политику. Третий член кабинета, князь Алексей Черкасский, ленивый, жадный, недалекий человек, в счет не шел.
Но вскоре Бирон разочаровался в своем выборе. Волынский, казалось, не помнил о заступничестве герцога, перестал у него бывать, секретничал с императрицей, принимал дома неприятных Бирону людей и вел с ними тайные беседы. Про герцога однажды сказал так: «Что он, немец, куражится над русскими? Почему это терпеть нужно?»
