Стремоухов написал на фронте целую поэму о похоронах мужика; в поэме говорилось, как умирает крестьянин, земля-матушка плачет по нем синими слезами, а он — мужик-то — уж идет к ней, к землице-то и сам становится землицей. Подал поэму знакомому писарю. Писарь читал три дня, потом вместо стремоуховских выражений вставил некоторые свои. Вышла такая похабщина, что полковая канцелярия целую неделю грохотала особым, писарским смехом, а писаришки помельче до самого конца фронта задевали Стремоухова цитатами из поэмы. На петроградском заводе и на фронте Стремоухов жил мечтами о деревне, тянулся к ней; а приехал домой, в деревню, повернулась она к нему бальшущим кукишем.
В гору поднялись не сразу, с остановками — Пыхтелку оставили при лошади. В гору шла дорога, поэтому нести тяжелый — для попа тяжелейший гроб было споро; а вот, как свернули с дороги,
— Эт-то што ж, земля-матушка не примат, вот они, ненаши-то, — ворчала Домовиха,
нарушился тот обычный ход, каким несут всегда покойников, — в ногу; затяпали как попало валенищами по глубокому, хоть и подмороженному, снегу, проваливаясь; закачался Сергеичев в гробу; закряхтел поп под невыносимой ношей: плечи поповские — нежные, просвирные. С крестов смотрели надписи — деревенские, немудрящие:
Подсим
крестом
погребе
но тело
убiвше
го Iеле
сiя де
ревни Горшкова убивец Павил
Лепехин деревенской дубров
ской убил его в лесу уетаго
дуба из
котора
го изде
лан сей
крест 1
908-го
Апр. 23.
На одной из могил — должен бы уж знать свои могилы наперечет, — поп оступился, запнулся о рясу и упал вперед; гроб, падая, гардарахнул попа по спине. Тогда поп — гнусаво и тонко:
— Да что ж вы, чорт дери вашу душу, хоронить хороните, а доставить к могиле не можете?! С мерином справиться не можете, а туда же, хоронить! Да распрострели вашу печенку селезенкой! Может, могилы еще рыть заставите?!! Да… пропади вы пропадом вместе с усопшим своим!..
— Легше, батя, легше, — успокоительно Малина Иваныч. — А ты не спотыкайся; могилы-то, нябойсь, должон знать, у кажной попито было.
Кое-как дотащили гроб до неглубокой могилы, закидали землей. Малина Иваныч на прощанье придержал Марочку за рукав:
— А ты не забижайси, Марфутк! Я ведь, к слову…
— Да ну вас совсем, — ответила Мара и — скорей домой, домой, дальше отсюда, прочь, нет силы больше терпеть, дышать одним воздухом с ними.
— Две бутылки самогону с тебя, сверх нормы, — угрюмо поп Грикухе. Ну, чего уставился, как бык на рогожу. Отруби за священнослужение, а водка за пронос гроба. Учить вас, чертей-дураков…
