Кое-кто готов уже хихикнуть, но учительница успевает предотвратить несчастье. Все смотрят на Несмышленыша. Он рассказывает о великих событиях, но слова его — лишь шелест горячего ветра. А ведь он все знает! Он не понимает, что голоса его не слышно, волнуется от счастья и, раздувая щеки, отвечает урок.
Он видит, что учительница кивает головой — верно, верно. Она кивает, и он видит, как она счастлива. А как его слушают! Все это так необыкновенно!
Может, надо говорить еще быстрее? — думает Несмышленыш и начинает торопиться. Но голоса его не слышно. А взгляд прикован к той, кому он готов отдать все, что у него есть.
Старый, одряхлевший работник сидел на лесной опушке недалеко от дома. Он сидел на камне, греясь в лучах сентябрьского солнца, и глядел на свои острые колени, торчащие под ветхими штанинами. Ему не хотелось смотреть на них, но отвести взгляд он не мог.
У него было желание сказать:
— Это не мои колени…
Но колени были его. И он смотрел, не дрожат ли они. Только это и занимало его.
Нет.
Пока еще не дрожат.
Но скоро… Может, уже нынче. А может, через год. И тогда кончен мой земной путь. И никуда не денешься.
От этих мыслей солнечный свет показался старику не таким ярким. Словно тень от них затянула пеленой ясный день.
Хватит об этом.
Надоело.
Как будто мне больше не о чем подумать.
Он встал.
Острые колени спрятались в штанинах. Стоя во весь рост, старик, несмотря на годы, выглядел еще крепким. Он сжился тут с каждым камнем и каждой былинкой, всем своим существом ощущал себя частицей того, что его окружало.
Желтые осины, желтые березы, пожелтевшая трава — все казалось светящимся и зыбким. В погожую осень листва сверкает золотом. Перед стариком лежала усадьба, в которой он трудился всю жизнь и которую уже давно выпустил из своих рук.
Все это было моим.
Бывало, скажу: сегодня мы срубим вон ту осину. Из нее выйдет много дров.
И осина падала в тот же день.
Он огляделся и продолжал свою мысль:
А бывало, говорил так: эту часть пустоши надо распахать. Ну-ка, ребята, приналяжем.
И тем же летом у нас появлялась новая пашня.
Старик помрачнел, вспомнив безразличие и небрежность нынешней молодежи, и проворчал:
— Пустошь и по сей день не была бы распахана, не работай я на этой усадьбе.
Он пнул корень, чтобы прибавить весу своим словам. Этого ему делать не следовало: от удара в коленях пробежала дрожь. Мгновенно. Словно коснулась их и пропала. Нет, подумал он. Нет-нет! — снова подумал он.
— Беру свои слова обратно, — поспешно отрекся он от сказанного. — Да я так и не думаю, просто на нас, стариков, трудно угодить.
