— Пора идти, — сказал Турвильд. — Хватит, отдохнули.
— Отдохнули? — сердито переспросили они. — Ты это о ком? Нам отдыхать ни к чему.
— Да будет вам, — сказал Турвильд и зашагал дальше. Начался лес. Они шли молча. Гунхильд и Кристи уже давно наговорились друг с другом, они всю жизнь прожили в одной усадьбе. А Турвильд что, он им не товарищ. Вот они все и молчали.
Лес перешел в исхлестанную ветрами пустошь. Вдоль дороги тянулись болотные топи. Виднелась редкая белоголовая пушица. Кое-где попадались могучие корявые сосны. Обезглавленные, с обломанными ветвями и ободранной корой, эти дуплистые великаны упрямо вздымались ввысь. На их замшелых нежно-серых стволах застыла смола. Древние деревья, упавшие па землю, затянуло вереском и травой.
Пройдя полпути, Кристи сказала:
— Помоги, боже, одолеть эту дорогу!
Сидели бы дома, старые вы развалины, хотелось ответить Турвильду, но с Гунхильд и Кристи так разговаривать не полагалось.
Они присели на обочину. Трава была уже блеклая, осенняя. Дорога совсем заросла, чернели лишь глубокие колеи.
Турвильд размышлял про себя, как ему быть, если Гунхильд и Кристи в самом деле понадобится его помощь, вдруг они вконец ослабеют и не смогут идти дальше. Он вздрогнул, поймав на себе их взгляды. Неужто они угадали его мысли? Старухи поднялись и снова пустились в путь. Они явно были обижены. Турвильд не мог взять в толк, что он такого сделал. Больше они уже не останавливались, пока не дошли до самой усадьбы.
— Добрый день.
Их встретили приветливо, как и подобает встречать гостей. Поскорей усадили за стол.
Здесь тоже па всех полях сушились снопы. Гостьи видели их из окна. Но в этой округе жатва прошла позже.
— У нас хлеб еще сырой, — сказал хозяин усадьбы.
— А мы уж сегодня чуть было не начали свозить, — сказала Гунхильд.
— Так вы и жали раньше нас, — заметил хозяин.
— Раньше, — согласилась Гунхильд, — у нас все раньше — и лето, и осень.
Она там родилась и потому могла так говорить.
На столе появился теплый хлеб. Все его ели с наслаждением. Непослушные пальцы Гунхильд и Кристи крепко держали ломти. Что может быть дороже хлеба? Иные целуют его, прежде чем откусить.
После полудня небесное колесо потеряло свой ослепительный блеск. Теперь на него можно было смотреть не щурясь, что-то изменилось. В воздухе появилась мгла. На небе еще не было ни облачка, но огромное солнце уже утратило свою силу, оно затянулось пеленой и перестало греть.
В комнату вошел один из обитателей усадьбы.
