Мать стояла в дверях сеновала, держа наготове отвертку.
— Идите сюда! — позвала она.
Они подошли. Встали вокруг гроба, который возвышался перед ними как гора. Нильс вывинтил шурупы из деревянной крышки. Слава богу, скоро конец всей этой неразберихе, в которой он жил последние дни. Но она не прошла для него даром. Он вынес из нее то, о чем молился: ясность. Он разобрался, где правда и что ему мешает.
Крышку сняли. У всех точно оборвалось что-то внутри. Они опустились на колени. Младшие раскрыли рты и завыли неожиданно противными, истошными голосами. Нет, сейчас плакать нельзя.
— Тише! Перестаньте!
Дети умолкли.
Перевернутая крышка лежала на полу.
— Давайте закроем, — нетерпеливо сказала мать. Невмоготу ей было смотреть на отца. Нильс слышал это по голосу. Они закрыли крышку. И снова опустились на колени у подножия горы, которой представлялся им гроб.
Они стояли, забыв обо всем на свете. Минуту за минутой.
Но вот какое-то движение вывело их из оцепенения.
Они удивленно подняли глаза.
Что-то переменилось.
Это встал с колен Нильс. Он вытянулся во весь рост, еще не твердо держась на ногах. А они смотрели на него снизу вверх. Им он казался великаном, их защитником. Он поднялся среди них, преклонивших колена на полу сеновала, и возвышался наравне с горой. И продолжал расти у них на глазах.
Нильс прислушивался к тому, что с ним происходит. В нем что-то созревало. Он в который раз уже взрослел. Нечто расплывчатое обретало наконец форму. В этой поездке его бросало из одной крайности в другую. Он совсем запутался. С ним можно было творить что угодно. Его швыряло, как мяч. Неужели все проходят через это? — спрашивал он себя. Как бы там ни было, теперь у него появились силы стать защитником этих несчастных, поддерживать в них жизнь. К нему подоспела помощь. Он увидел, как он сам идет по красной земле Фета, и понял, что его тоже ожидает бессмертие: ведь его удел быть смиренным тружеником.
Это и заставило его подняться с колен. Теперь у него за душой было не одно высокомерие. Пусть все видят, что на него можно положиться. Поэтому он встал и выпрямился во весь рост. Он был повержен во прах, но нельзя оставаться распростертым во прахе, если ты в ответе за семью. Он снова вырос. И, расправив плечи, взял на себя свое бремя. Его качало, как былинку на ветру. Он вглядывался в ничего не видящие глаза близких. Для них он был великаном, и они чувствовали себя уверенно под его защитой. Самым маленьким он представлялся уходящей ввысь башней.
