Мед (фрагменты) | страница 3



из косточки, оброненной когда-то.
Тут жили три сестры-американки,
семья Фафина, полудурка-бразильянца,
который, помню, в Генуе карету нанял
и заявился к ним спустя три дня,
без медного гроша в кармане.
Однажды старшую нашли под утро
утопшей в нашей речке, нагишом,
и только косы ей лицо закрыли,
вторая подалась в бордель Феррары,
а третью, волновавшую меня,
на празднике под звуки граммофона
повел мой брат, держа ее за плечи,
а я глазел, пока они кружили,
на желто-белые квадраты пола.
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ
Два дня назад пришел ноябрь, и в воскресенье
упал такой туман — хоть режь его ножом.
Деревья выбелило инеем, поля, дороги
лежали будто в простынях. Но вышло солнце
и высушило мир, лишь в затененьях
еще покуда сыро.
Пинела занялся подвязкой лоз
жгутами из сухой травы, которую держал за ухом,
а я о городе рассказывал ему,
о жизни, что промчалась, будто миг,
о том, что я измучен страхом смерти.
Тогда он перестал шуршать пучками,
и стало слышно воробья вдали.
— Страшиться? — он сказал. — Смерть нам не докучает.
Она приходит в жизни только раз.
ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
Дождит — и, кажется, тебе промыло кости.
Град — и почудится, что будто в самом деле
кузнечики попрыгали на плечи.
Ну а туман все мысли гонит прочь,
и лишь незатухающие свечи
еще горят в мозгу.
Прошло три дня, как на поля и тропы
легли снега.
Мы с братом поутру
увидели огромные следы
неведомого зверя. Не медведь ли?
Они вели с окраины деревни,
а посредине площади исчезли,
как будто зверь вспорхнул оттуда ввысь.
ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ
Я полюбил тростник еще мальчишкой
и приносил его тайком с реки,
пока он был зеленый.
Все лето я сушил его на солнце
и собирал почти что невесомым,
как комариный воздух.
А зимою,
когда от стужи скрежетали кости
и кошки кашляли под абрикосом,
я пробирался на чердак, украдкой,
и руки грел в просушенных тростинах,
еще дышавших солнечным теплом.
ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Пчелою, постучавшейся в окно,
пришла пора хорошего сезона.
Сегодня Бина сбросила ботинки
и босиком шагает за козой.
А солнце луч продернуло сквозь ушко
иголки, что в руках у Филумены.
Пинела-виноградарь буркнул «баста»
и в землю закопал свою мотыгу.
Пришел домой с работы даже брат,
хотя не может усидеть на месте
ему все чудится стучанье телеграфа.
И на дворе у нас трава пробилась
сквозь плотно утрамбованную корку
чтоб мне напомнить, как я постарел.
Я взял и раздавил ее подошвой,
как будто в доме расплодились черви.
ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
Уже кончался март, когда
сошла на горы и долину туча.
Она была черна и неподвижна,