— Что-то вы невеселы сегодня, — сказал он Воронину.
— Веселиться нечего.
Шмидт — высокий, чуть сутуловатый мужчина с длиннейшей, свинцового цвета бородой и ясными голубыми глазами, секунду назад улыбающийся, — нахмурился.
— Что-нибудь случилось? — спросил он обеспокоенно.
— Пока ничего. А может и случиться, — пробормотал Воронин.
— А-а, вам не понравилось судно, — улыбнулся Шмидт. — Вы в него не верите.
— Не… доверяю, — осторожно подтвердил Воронин. — И сроки. Мы сильно опаздываем.
— Почему-то некоторые товарищи считают, что исследование Арктики нужно отложить до того благоприятного времени, когда будут созданы надежные средства передвижения, — сказал Шмидт. — Можем ли мы ждать этого светлого будущего? Могут ли возникнуть такие средства сами собой, без нас?
— Нет, конечно. Светлое будущее силой берется.
— Совершенно верно. И чем труднее путь, тем больше нам чести. Если, конечно, все обойдется благополучно.
Шмидт и Воронин увидели, как Гудин, стоящий в стороне, оглянулся иг думая, что его никто не видит, протер носовым платком иллюминатор.
— Ну, на судне у нас будет полный порядок, — улыбнулся Шмидт: ему понравилась та трогательная заботливость Гудина о судне. И, повернувшись к Воронину, добавил: — И в любом случае, Владимир Иванович, наш опыт пойдет кому-то на пользу.
— Для Гудина порядок — это всё, — задумчиво произнес капитан. — Как, впрочем, у всякого настоящего моряка.
Шмидт машинально обернулся к Гудину, что-то вспомнил и сказал:
— Есть такой анекдот. Моряка спрашивают: «Как это тебе не страшно плавать на корабле? Ведь столько людей погибло при кораблекрушениях». — «А разве вам не страшно ложиться в постель? — спросил моряк. — В постели ведь умерло гораздо больше людей».
Капитан усмехнулся.
— Это точно. — Потом добавил: — Ничего. Пройдем. И «никто пути пройденного от нас не отберет», — как поется в революционной песне.
12 ИЮЛЯ 1933 года пароход «Челюскин» вышел из грузового порта, проследовал мимо моста лейтенанта Шмидта и причалил к дебаркадеру — плавучей пристани, именуемой в просторечии поплавком.
Весь пролетарский Ленинград вышел на набережную попрощаться с красавцем-пароходом и поглядеть на участников экспедиции.
Над пестрой праздничной толпой плыли и колыхались знамена и лозунги, звучал оркестр, произносились речи.
Сверкала река, над высокой трубой «Челюскина» дрожал и струился горячий воздух.
С высокого капитанского мостика начал свое выступление начальник экспедиции Шмидт. Впрочем, его плохо было слышно. Слабый ветерок шевелил его бороду, от всего его облика веяло безмятежной уверенностью, силой и достоинством. Он походил на пророка, который призывает свой народ к походу через знойную пустыню в землю обетованную. И эту новую землю и свободу обретет лишь тот, кто сумел пренебречь уютом и домашним рабством, кто во имя высокой цели похода победил в себе слабость и трусость. И победу в итоге примут только самые сильные, закаленные в трудах, объединенные одним делом. Вот, правда, арктическую пустыню никак не назовешь знойной, а Тихий океан — землей обетованной.
