Красивая Лея, обожженная со сгоревшими волосами, выглядела как призрак, вынырнувший из темноты. Не лучше выглядели Эммануэль и Стелла, у которой на темном лице сверкали только зеленые глаза. Они были перепуганы, съежены; тихонько стонали, ища укрытия у матери.
– И с тобою, дытынко, побавиться потрибно. Большие жидки любят забаву. – Иронизировал он, хмуря брови. – Почнем вид нього – указал он на мальчика.
Лея обняла Эммануэля за шею и не пускала его. Стелла прильнула к телу матери и плакала. Лея обняла обоих и крепко сжала.
Тип с тупым выражением лица вырвал из ее рук Эммануэля.
– Язык! – приказал самый низкий из них.
Два изверга держали мальчика, а третий, добыв длинный, острый нож пырнул его в язык, а потом резал и язык вылетел изо рта. Дядя схватился за голову.
Лея держала в объятиях Стеллу, которая, вбив голову в грудь матери, не видела, что произошло с братом.
Мальчик взвыл от боли и рванулся, но они держали его крепко за шею и плечи.
Лея бросилась к сыну, но бандиты взяли ее за руки и приложили нож к горлу. Мальчик корчился от боли, стонал, наконец, начал тихо всхлипывать, ища глазами матери.
– Теперь вуха – приказал тот низкий.
И они мгновенно отсекли ему уши.
– А теперь очи – был отдан следующий приказ.
И они мгновенно ослепили мальчика. Высокий мужчина посмотрел на дядю, который закрыл глаза и заревел:
– Смотри!
Дядя открыл глаза. Он был смертельно бледным. Ему дрожали губы.
– С вами мы тоже так рассчитаемся – сказал низкий палач.
Он подошел к Лее. Он немножко подождал, чтобы женщина пришла в себя, а затем велел перерезать Эммануэлю горло. Мальчик упал замертво.
Дальше они положили на полу Лею и приказали Стелле смотреть на то, что они будут делать с ее матерью. Привязав ноги девочки к скамье, они обмотали ее веревкой, чтобы она не смогла оторваться. Хотя девочка плакала и протягивала связанные руки к матери, они приступили к Лее, будто вокруг никого не было. Стискивая зубы, дядя ежился под направленным в него пистолетом. Палачи обнажили опаленное тело Леи, и по очереди трое из них изнасиловало ее, сопя и кряхтя, а затем они сходили с ней, и не торопясь, застегивались. Два типа в кожаных куртках хладнокровно присматривалось зрелищу, покачивая с уважением головами.
Лея постанывала, из ее глаз, капая на пол, текли большие, стеклянные слезы.
Маленькая Стелла плача, пискливым, детским голосом кричала:
– Mame, mame, ich hob mojre,[1] ich hob mojre!
Девочка вдруг начала икать, что не понравилось одному из бандитов, он подошел к ней и ударил ее в живот; она замолчала, корчась от боли, а потом разразилась громким, скулящим плачем.
