— Не поверит, — возразил Оксаненко, не объясняя, что такая предприимчивость мужа несказанно удивила бы Оксану.
— Чому ж тут не поверить? Дело ясное, житейское. Кто сейчас не промышляет харчей?!
— Так-то оно так… — задумался Федор. — Слушай, Данила, сослужи службу. Что мне переться домой, с женой объясняться. Напишу я ей письмо, а ты, друг, отнеси, не сочти за труд. Скажи: так, мол, и так была срочная оказия… ну, еще что-нибудь придумай.
— Дело Федор, — одобрил Комар и тотчас, поискав вокруг протянул Оксаненко листочек меню. — Вот здесь и изобрази свое послание.
Оксаненко взял листок и броско вывел на свободном месте: «Кохана Ксана!..» Комар, краем глаза заметив это начало, ухмыльнулся и после этого деликатно отвернулся в сторону сцены, на которой продолжал декламировать все тот же студент. Оксаненко стал торопливо писать поверх гастрономических строчек. Даже сидящий рядом, бегло взглянув, не мог бы прочесть написанного. Конечно, Федор и не думал полностью доверять Комару — отдавать записку. Важно было усыпить его бдительность.
Оксаненко смял листочек и сунул его в карман пиджака.
— Что я, в самом деле! Пошли друже, время дорого. Скажу, как ты советуешь.
— Вот и гарно, Федор. Пошли!
— Ну, сучьи дети, — сказал Комар, когда они вышли на улицу, — Как это они: «По оробелым! Грянь парабеллум!» А? Крепко, Федор?
— Крепко, крепко, Данила, — не без тайной радости подтвердил Оксаненко. — Это стихи модного большевистского поэта Маяковского.
— Тьфу, окаянные!
— Оксана, — волнуясь и со всей убедительностью, на которую был способен, сказал Федор, когда они вошли в квартиру и поздоровались. — Не расспрашивай меня — некогда рассказывать, подвода ждет. Прости, спешка такая, не думал даже, что успею забежать попрощаться, письмо вот писал, хотел через Данилу передать. Дай только мой синий пиджак — переоденусь.
— Господи! Да что за спешка! — всплеснула руками Оксана Гавриловна.
— Не волнуйтесь, — успокоил ее Комар. — Федор Антонович скоро вернется и — бог даст! — не пустой.
Оставшись одна, Оксана Гавриловна достала из кармана мужнина пиджака смятую записку, расправила и поначалу ничего не могла понять в странном послании, потом с испугом вчитывалась в знакомый почти каждому киевлянину и по представлениям обывателей страшный адрес губернской ЧК, куда просил ее немедленно, но с самой наибольшей осторожностью пойти Федор, чтобы передать это самое письмо, в котором было сказано следующее; «Передай, пусть меня встретят на перроне одесские чекисты. Скажи, в чем буду одет, чтобы опознали».
