Вскоре его ранило в бою. Ранение было поверхностным, но пострадала плевра, а помощь опоздала. Начался гнойный плеврит, который замедлил выздоровление и сделал Федора Антоновича вообще податливым простуде. Во время госпитальной волынки у Оксаненко была возможность подумать о многом, и он понял, что за его личной симпатией к таким, как Дегтярев, было то общее отношение к бесцельной и бездарной войне, которое объединяло лучших людей из низов и честных офицеров-окопников.
Тогда, в управе, на предложение Дегтярева Оксаненко ответил, не раздумывая: «Нет! Видите ли, Дегтярев, я не большевик. И как я буду убивать тех, с кем еще недавно вместе воевал против Кайзера?»
«Да нет, Федор Антонович, — возразил Дегтярев. — Это не такие офицеры, как вы. Мы, солдаты, между прочим, с первого взгляда понимали эту разницу и на германской войне. А сейчас и подавно».
Тогда Дегтярев не убедил Оксаненко. Но время шло. Летом того же девятнадцатого, когда был раскрыт заговор, которым руководил бразильский консул граф Пирро и в котором участвовало немало офицеров, кто-то из арестованных — то ли по ошибке, то ли со зла — назвал на допросе и фамилию Оксаненко. Федора Антоновича арестовали, но уже через два дня освободили, извинившись за ошибку. Ему было возвращено и взятое при аресте имущество, а чекист, совершивший это должностное нарушение, был подвергнут аресту (существовал приказ председателя ВУЧК Лациса, запрещавший изымать при аресте вещи, не имевшие прямого отношения к делу). Эта щепетильность чекистов удивила Оксаненко. «До строгого ли соблюдения инструкций, когда Деникин подбирается к Киеву?» — размышлял он и решил, что внимание к нему — результат дружелюбия Дегтярева. Но оказалось, что Дегтярев вовсе ни при чем, что он погиб еще в апреле во время ликвидации кулацко-белогвардейского выступления в Миргороде, через два-три дня после памятного разговора в управе. Федор Антонович поинтересовался обстоятельствами и узнал, что произошло это по нескольким причинам, не последней среди которых была и малоопытность советских военных начальников.
Между тем, деникинцы приближались к Киеву. Оксаненко пошёл в ЧК и сказал о своем согласии с предложением Дегтярева. Об этом предложении, конечно, никто не знал, но отнеслись к Федору Антоновичу со вниманием. У руководства киевской губчека возникла иная идея, и Оксаненко, поколебавшись, принял ее, потому что второй шаг, даже если он смелее первого, сделать все-таки легче. Он согласился остаться в Киеве в случае, если город окажется занятым деникинцами, войти к ним в доверие и выполнять поручения оставшихся в подполье сотрудников ЧК. Новое знакомство с белым офицерством осенью девятнадцатого года окончательно убедило Оксаненко, что большинство его бывших коллег полностью забыло и о чести, и о назначении служить своему отечеству.
