Потом мы с Екатериной Ивановной зашли в её кабинет, и там она вынесла приговор моему уроку.
— Дебют у вас неплох. Поздравляю! — сказала она, усадив меня на старый дерматиновый диван и усевшись рядом. От неё исходил приятный аромат духов, не вяжущийся, в моём представлении, с понятием «директор». — Новый материал вы излагаете красочно и понятно, — продолжало благоухающее начальство. — Во всяком случае стараетесь. И лично я не скучала, вспомнила кое-что из забытого, освежила память. Словом, провела время с пользой. Вот только вы всё время бегаете по классу, мельтешите перед глазами. Ученикам трудно сосредоточиться на вашем рассказе, их зрачки, я обратила внимание, мечутся туда-сюда, сюда-туда, следом за вами. И ещё, Нестор Петрович, как говорится, нельзя ли убавить звук? Вы кричите так, будто вас пытают, слышно на улице. Участковый не знает, что и думать. Мы тоже. Вы нас уже один раз перепугали со своим Нероном. Спокойнее, Нестор Петрович, спокойнее. Пока всё идёт как надо.
А вот финал истории с Лазаренко. Я было выбросил его, отщепенца, вон из сердца и головы. Опыт с переливанием крови явно закончился сокрушительным провалом, я скрывал этот случай, опасаясь насмешек. А он, невольный единокровник, вдруг недели через две завалился в школу перед началом моего урока, возник передо мной у дверей класса, точно вышел из стены, и попросил:
— Нестор Петрович, можно я посижу на вашем уроке?
— Можно. И на моём. И на других. Вас из школы никто не исключал, вы по-прежнему в наших списках. Пока в списках. — Надеюсь, моё лицо казалось бесстрастным, зато ноги были готовы пуститься в пляс.
— Насчёт других ещё не решил, а на вашем бы хотелось.
После урока он снова подошёл ко мне.
— Пожалуй, посижу и на географии. — Он прятал взгляд, боялся, как бы я не счёл его малодушным.
— Сказать, Лазаренко, честно?
— Валяйте!
— Я этому очень рад. И вас уважаю. Вы переломили свой апломб, вот так, через колено. Хрясь! — Я показал, как он это проделал. — С победой, Лазаренко! Знаю: она вам далась непросто.
Так он вернулся в школу. А я подумал: может, и впрямь в нём взыграла наша бурная северовская кровь, охочая до знаний? Может, хирург такой же чудак, как и я, и выполнил мою идиотскую просьбу? Перелил, хитрец этакий!
Вернувшись как-то из школы, я обнаружил в своей комнате гостя. Он был мне знаком и вместе с тем незнаком. Я хорошо знал эту физиономию и худую щетинистую шею. Но вот брезентовую куртку и резиновые сапоги видел впервые. Следовало проверить: он ли?
