— Похоже… — вздохнул Газаев.
— А, может, они сами на муку идут?
— Вполне возможно!
— А чего же орут?
— Так страшно же, когда твоя рожа с автоматом к ним суется!
— А коли страшно, что же не вешаются? — не унимался Леша Фомин.
— Жить, наверно, хотят, Фомушка. Жить хотят. Не плохая ведь штука — жить?! А?!
— Хватит лясы точить! Так решим. Тебя, Петр Давыдыч, извини, от караульной службы освобождаю, мы не о себе сейчас думать должны. Если эти дуры повесятся, так те, кто привез их, такое растрезвонят, так разъярят здешних недобитков, что мы втрое больше крови нашей здесь оставим. А будут знать, что мы не звери, уговорим этих по-доброму домой отправляться, может, кто из наших и останется в живых лишний, ну тот, кто мог бы погибнуть, если бы худшая драка из-за этих девчонок началась бы… Газаев, с отделением — посменное дежурство у раскрытой двери. Начнешь дежурить ты. Понял? Повеситься они не должны!
Все поняли, почему командир первым в дежурство назначил Володю Газаева, и сам он сразу смекнул.
— Понял, товарищ лейтенант! — и Володя достал из-за голенища отточенный, как бритва, трофейный охотничий нож, с которым и на кабана можно идти.
Во взводе знали, что Газаев этим ножом метров с тридцати одним броском перерубает любую веревку на столбе, всаживает нож в белый лоскут величиной со спичечную коробку, приколотый к дереву. Когда его спрашивали, где он так научился, Володя, как всегда лаконично, отвечал:
— Горы научили.
Уходя Гаврилов сказал:
— Продержимся до завтра, пошлю связного в штаб с донесением, с просьбой о переводчике…
— Товарищ лейтенант! — Газаеву не с руки было ждать в бездействии.
— Вопросы?
— А, может, войдем все сразу — пусть вешаются, я успею все веревки в две секунды перехватить, если что — откачаем…
— В крайности так и сделаем, хоть они с испугу могут и сердцем надорваться… Нет, приказ прежний — пусть привыкают, что мы здесь, пусть тебя в дверях видят, да и других твоих ребят и пусть поймут, что мы им зла не желаем и не сделаем, а там переводчик как-нибудь их на дело наладит… Так что никакой самодеятельности. Буду каждый час проверять — надо монастырь к приему полка готовить.
— Жалко их, товарищ командир, совсем девчонки! — сказал молодой солдат из пополнения, о котором Гаврилов думал не иначе, как «совсем мальчишка».
— Конечно, жалко. Знать бы, какой гад такое придумал, с ним бы я не церемонился…
— Товарищ лейтенант, — обратился Кузьмин, — разреши мне с Газаевым остаться. Кое-какие мыслишки появились…
