— Ваш ключ, сэр!
Я вернулся и взял у портье ключ от номера. Я рассеянно взглянул на тяжелый жетон на кольце, который служил напоминанием о том, что ключ необходимо сдавать перед уходом из отеля. В последний раз, когда я его видел — если, конечно, это был тот самый ключ, а в этом я был уверен, — он лежал на комоде у нас в номере рядом с сигаретами Уинни. Портье многозначительно прокашлялся.
— Мадам оставила вам записку, сэр, — сказал он. — Она просила передать, когда вы вернетесь.
Он протянул мне запечатанный конверт с гербом отеля. На нем была нацарапана моя фамилия — смешными каракулями. Определение почерка, разумеется, составляет часть профессиональной подготовки стоящего секретного агента, и я хорошо изучил почерк Уинни, прежде чем покинул Вашингтон.
— Мадам ушла? — спросил я встревоженно.
Я же не разрешил ей выходить. Она была опытным оперативным работником, а не легкомысленным ребенком. Уж если Уинни сказала, что останется в номере, она бы никуда не ушла, если, конечно, ее не вынудили к тому обстоятельства.
Портье ответил:
— Мадам выехала из отеля!
Судя по выражению его лица, в душе у него шла борьба между официальной учтивостью и простым человеческим любопытством. Во взаимоотношениях молодоженов всегда есть нечто такое, что возбуждает интерес даже у многое повидавших на своем веку гостиничных служащих.
— Что значит — выехала? — повысил я голос. — Вы хотите сказать, она взяла багаж и… — я осекся, точно мне в голову вдруг пришла удивительная догадка, не слишком далекая от реальности. — Она ушла одна?
— Нет, за ней заезжали дама и господин, сэр.
— Как они выглядели?
Портье замялся.
— Дама была… мм… азиатка.
Да в этом деле пруд пруди Фу Маньчу — в мужском и женском обличье! Либо же кто-то изо всех сил старается создать у меня такое впечатление. Но я еще не клюнул на это — пока нет, как не поверил в версию о московских неурядицах Бэзила, что бы там ни говорили об этом мои британские коллеги. Когда-то Бэзил работал в одной связке с Вадей, и как не стоит считать, будто коммунистов всего мира объединяет классовая солидарность, нельзя так же искренне верить, будто они все ненавидят друг друга только потому, что трубят об этом во всеуслышанье.
Я пробормотал слова благодарности портье и бросился вверх по лестнице, изображая взволнованного мужа. В данных обстоятельствах этот выход со сцены не требовал от меня исключительного актерского таланта. Я даже не оглянулся на симпатичную толстушку, попивающую мартини в холле с выражением полнейшего равнодушия на лице. Если она сидела и ждала меня, что казалось маловероятным, то могла подождать еще немного.
