— И все же, — настаиваю я, — попробуй угадать, что ударило мне в голову в этот наш век всеобщего склероза!
— Откуда мне знать? — во весь рот улыбается он и чуть ли не вслух думает: «Зря я грыз себя, что одолжил этой особе пять рублей. Оказывается, она не только порядочный человек, но и с проблесками юмора. И к тому же остановила сама! Эх, промахнулся, можно было все полсотни дать, как она просила…»
— Вспомнила, что ты канарейку завел, а я еще и не поздравила тебя с этим приобретением!
Его рука застывает возле кармана, улыбка сбегает с губ, лицо принимает скорбное выражение.
— Как? Неужели канарейка успела сдохнуть? — Я тоже натягиваю маску скорби.
— Канарейка не сдохла. И не собирается. И вообще никто не сдох. И не собирается, — холодно чеканит он каждое слово, глядя куда-то в сторону.
— Так что ж ты нос повесил, если у тебя все здоровы и даже не собираются помирать? — удивляюсь я, останавливаясь возле киоска и вытаскивая из сумки кошелек.
Он вздрагивает от неожиданности и встает по стойке смирно, как солдат перед генералом.
«Нет, все-таки она порядочный и весьма остроумный человек. — Я почти слышу, что он думает. — Чего доброго, ее следует познакомить с моей канарейкой. Ей-богу, жаль, что не дал полсотни. Положил бы теперь в карман этакую сумму!»
— Вот растяпа, чуть-чуть не забыла! — открываю я кошелек.
— Что забыла-то? — снова улыбается он, пусть уже не так радостно, как вначале, но улыбается.
— «Вечерку» чуть не забыла купить!
С гаснущей надеждой смотрит он, как я вытаскиваю двугривенный, аккуратно укладываю в кошелек сдачу. А когда замок сумочки громко щелкает, он отшатывается, словно его молотком огрели. Подумать только — одалживаешь сущие гроши, какую-то жалкую пятерку (полсотни, жмот, небось пожалел!), а удовольствие получаешь на все пятьдесят!
— Что ж это я! — вскрикиваю, снова доставая из сумочки кошелек. — Ну и склероз! А ты и не подскажешь!
— Чего — не подскажешь? — спрашивает он слабеющим голосом, однако мой намек столь многообещающ, что несчастный находит в себе пару домкратов, чтобы как-то приподнять уголки губ.
— Что же тебе-то газету не купила? Может, у тебя мелочи нет.
Качнувшись, он прислоняется к стенке киоска. Совсем убитым выглядит. Доконала… Неужто стоит так убиваться из-за пяти рублей, канарейки, «Вечерки» и человека с проблесками остроумия? Вот бедняга! Не утешает его и то обстоятельство, что он выгадал на этом дельце целых сорок пять рубликов — ведь всего пятерку дал взаймы, скупердяй!
