Еще один случай сыграл немалую роль в крушении моей веры. В наш поселок приехал архиерей. Это было событие огромной важности для маленького заводского поселка. С раннего утра вся площадь перед церковью была запружена народом, съехавшимся из окрестных деревень. После обедни, отслуженной архиереем, в церковь был открыт доступ всем желающим приложиться к руке владыки. Целый день под палящими лучами солнца простояла я в веренице верующих, трепетно ожидая чуда. Слова «архиерей» и «Бог» были для меня синонимами. Владыка, глядя поверх голов, тупо ткнул в мои губы маленькую сухую руку. Я замешкалась. Он нетерпеливо повел плечом и взглянул на следующего. Под напором, идущих сзади верующих, я вынуждена была отойти в сторону, к выходу. Так вот ради чего я томилась целый день! Какого чуда ждала я? Может быть, я хотела облить слезами раскаяния руки владыки? А может, мне надо было видеть его все понимающие глаза, его тихую всепрощающую улыбку? Вместо этого – нетерпеливый, устало равнодушный взмах руки, мгновенное прикосновение суховатой кожи к губам. Разочарование было полное. Дома отец встретил смешком:
– Ну, как? Сподобилась, богомолка?! Хорошо-о! Он, может быть, перед этим в уборной был и рук, наверняка, не вымыл! Божья благодать!
Слова отца были для меня ушатом холодной воды.
В школе 2-ой ступени мы с сестрой Надей учились в Очере, тоже в заводском поселке в десяти верстах от нашего дома. Снимали «залу» у одинокой старушки. Вторую половину дома хозяйка сдавала местному батюшке, отцу Евгению, у которого была куча ребятишек и жена с большим животом и вечно заплаканными глазами.
Сам батюшка, веселый, с масляными глазками и рыжей бородкой, похожей на подвязанную мочалку, был постоянно «навеселе». И мы с Надей больше всего боялись встречаться с ним на лестнице. Широко расставив свои ручищи, покрытые рыжим пухом, он ловил которую-нибудь из нас и, прижав к стене, похохатывая, щекотал. Мы стали бояться выходить на лестницу, подозревая, что отец Евгений подкарауливал нас. Пришлось рассказать обо всем хозяйке, и с тех пор она стала провожать нас. Стояла на площадке лестницы и ждала, пока мы не скроемся в парадной двери.
На страстной неделе после службы в церкви батюшка так напился, что еле на ногах держался. Он вошел в «залу», где мы с Надей мыли окна, несколько мгновений стоял, покачиваясь, наблюдая за сестрой, которая, встав на стул, протирала стекла, и вдруг, сделав в ее сторону два-три неверных шага, рухнул на колени перед нею, обнимая и целуя ее босые ноги. Надя заплакала, закричала. Я тоже. На крик прибежали матушка и хозяйка. Вдвоем они оттащили отца Евгения и под руки увели его упиравшегося на другую половину дома.
