– Живой, живой Сеня! Господи, воля твоя!
Да, трудно было узнать Машу в этой высокой, черной от загара женщине со светлыми выбившимися из-под платка волосами, выгоревшими на солнце. Если и раньше она была худощава, то тяжелая работа и совсем высушила ее. Особенно поразили Семена ее ноги, когда она, забравшись на воз, стала подавать ему снопы. Стройные, белые (он еще когда-то шутил, что недаром ее фамилия Белоногова), они стали худыми, черными, с потрескавшимися пятками и следами въевшейся пыли. «Голенастые», – подумал о них Семен.
Сам он мало изменился за эти годы. Маша глядела на него и не могла наглядеться. Все такой же гладкий, розовый, с чисто выбритым подбородком, с пушистыми усами. Только в плечах стал пошире, возмужал точно.
Вдвоем они быстро перекидали снопы под навес. Семен выпряг лошадь и отвел ее в стайку. Маша тем временем вкратце рассказала о своем хозяйстве. Лошадь ей досталась от «тяти», который, умирая, наказывал матери:
– Лошадь отдашь Машке, ей в хозяйстве нужнее…
Дом строился два года, помог немного деньгами Вася (мой отец). Он же дал денег на телку:
– Вот выстроишь дом, вырастишь телку, буду отправлять к тебе на лето детишек на молочишко…
Но гостили мы у няни только одно лето. Не лежала душа Семена к хозяйству. Он быстро расправился с ним. Кое-что продал, кое-что так бросил и перебрался в город, устроился в Воткинске на завод рабочим. Отец мой не одобрял его поступка. Ему жаль было трудов Маши, которые, можно сказать, пошли впустую. Семен неловко оправдывался:
– Да разве это хозяйство? Так, самообман. Вот в Германии у немки было хозяйство: две лошади, четыре коровы, бычки, нетели, куры, свиньи. Вот житуха была! Как сыр в масле катался! А не остался, домой к Маше потянуло. И не жалею. А чего жалеть? Как ни хорошо было, а все чужая сторона. Родина она дело такое, в нутре сидит. И холодно и голодно порой, а милее ее нету. Опять же, Машу взять, натерпелась она одна-то за эти годы. И Сенька, сын есть, как ни поверни, что ему без отца-то расти. Вот только дочку Маша схоронила, жалко… Ну, да ведь еще дети могут быть, мы еще молодые.
Но детей больше не было, видно, надорвалась Маша на тяжелой мужицкой работе.
Годы шли. Маленький Сенька, этот заморыш, вырос вначале в красивого ладного парня, а потом и в справного мужика, копию своего отца, с таким же гладким круглым подбородком, пшеничными усами. Только голова у него почему-то рано начала лысеть, но он не унывал и, подпрыгивая на своей деревяшке (ногу ему отрезало поездом), исправно нес службу кладовщика в железнодорожном пакгаузе. Был он женат на некрасивой женщине с писклявым голосом, но дети родились красивые, удачливые. Жаль, что Маша и Семен не успели порадоваться на своих внуков, ушли из жизни рано.
