Что бы там ни говорилось о Гразуте, нельзя было отрицать, что у него хороший голос. Грин прислушивался к его баритону, доносившемуся с палубы, и словно видел взлет, падение и новое возвышение клана, и понимал, почему эти люди были такими высокомерными, крепко сбитыми, подозрительными по отношению к чужакам и такими храбрыми. Действительно, если бы Грин был рожден на этой планете, он не пожелал бы лучшей, более романтичной жизни, чем кочевая жизнь матроса на степном корабле. Но только при условии, что ему дадут нормально выспаться.
Его мечтания прервал пушечный выстрел. Грин поднял взгляд как раз вовремя, чтобы заметить ядро, разорвавшееся у конца той реи, на которой он сидел. Силы взрыва было недостаточно, чтобы испугать Грина, но зрелище ядра, вспахавшего землю по правому борту в каких-нибудь двадцати футах от ведущих колес заставило землянина осознать, какие повреждения может причинить один — единственный удачный выстрел.
Однако винг не стал продолжать стрельбу. Пират был слишком осмотрителен, чтобы понапрасну расходовать боеприпасы. Несомненно, он надеялся припугнуть торговцев, чтобы те открыли ответный огонь, яростно и бесполезно переводя порох. Бесполезно — потому что солнце уже садилось; через несколько минут солнечный диск должен был скрыться за горизонтом и на степь опустилась бы ночь. Мирану даже не пришлось говорить своим людям, чтобы они не стреляли в ответ — никому из них и так даже в голову не пришло прикасаться к пушкам, пока капитан не отдаст приказ. Вместо этого он еще раз приказал все огни погасить, а детей — отправить в трюм, чтобы те сидели тихо. И вообще никакого шума!
Потом, бросив последний взгляд на расположение преследующих судов, чьи силуэты быстро тонули в темноте, Миран уточнил направление и силу ветра. Ветер был такой же, как в тот день, когда они подняли паруса, — добрый восточный ветер, толкавший «Птицу» вперед со скоростью восемнадцать миль в час.
Миран что-то тихо сказал первому помощнику и остальным офицерам, и они исчезли в темноте, окутавшей палубу. Они отдавали заранее обдуманные приказы, но не как обычно, через мегафон, а тихими голосами и прикосновениями. Пока офицеры командовали экипажем, Миран босиком стоял на капитанском мостике. Он стоял, наполовину согнувшись, и словно угадывал действия незримых матросов по дрожи, проходящей по доскам палубы, перекладинам и мачтам. Сейчас Миран был толстопузым нервным центром, собиравшим воедино все безмолвные сигналы, исходящие изо всех уголков тела «Птицы». Казалось, капитан точно знает, что он делает, и если даже он испытывал сомнения или колебания, он ничем их не выдал. Когда Миран заговорил с рулевыми, голос его был тверд:
