— Пора и на место, не к ночи будь помянут… старый пес.
И Скобова схоронили.
Почти вслед за Скобовым свекровка у Феклы Прясловой умерла. Помаялась головой, животом, на уши пожаловалась. И умерла. А потом сразу, в одну неделю, три мужика умерли.
Хоронили кабурлинцы покойников. Удивлялись поветрию и мору. Тужить стали. Но не знали, как от беды избавиться.
И совсем неожиданно умер самый богатый мужик на деревне Ипат Харитоныч Вихлянцев.
Бабы шептались на задворках:
— Слышь, кума, говорят, сегодня Ипат Харитоныч скончался.
— Ну, этому туда и дорога… Разбойник ведь был!
— Да неужели?
— А ты что… позабыла, как в недород вся деревня у него в ногах валялась и хлеба выпрашивала? Всех ведь тогда ограбил…
— Бабы сказывают, будто в молодости он с кистенем в руках на тракт хаживал… Верно это?
— Бывало. Хаживал. Там и богачество себе добывал…
— Значит, не зря господь покарал?
— Конечно, не зря! Да и нелады у них со снохой были…
— Ну, вот и прибрал господь.
Похоронили и Вихлянцева.
Старики стали поговаривать о поездке за попом.
— Ничего не поделаешь… Знать, согрешили…
— Беспременно попа надо везти.
Молодые мужики возражали:
— Чем он поможет… поп-то?
— Молебен отслужит, — говорили старики.
— Так пройдет, — возражали молодые.
Старики на своем стояли:
— Не обойтись без попа.
— Видите, как смерть-то косит людей…
— Молебен надо отслужить… Беспременно…
Только бродяга Никита спокойно на мор смотрел и, загадочно улыбаясь, бормотал себе под нос:
— Да… бывает… Всю Сибирь прошел… Видал… Помирали и так… Вроде как косой косило…
А сам поздними вечерами и ранними утрами тихо отворял дверь бани, в которой жил, выходил наружу и пристально смотрел на задворки и гумна.
Баня, в которой жил Никита, сзади пригонов и гумен стояла, недалеко от дворов Будинского.
Старику все видно. Хотя и слеповатым почитался, а различал бабьи фигуры, мелькавшие по снегу в ночной темноте, с мешками зерна на спине либо с большими свертками холста под полой.
Смотрел и помалкивал. Не его это дело…
