Добродушный Гитто, Капитан Гвардейцев Королевы, вместе с Комменжем, его племянником, были теми людьми, что арестовали трех Принцев, и так как была опасность, как бы их не спасли по дороге, Его Преосвященство пообещал Графу де Миоссану, Лейтенанту Роты Стражников Охраны Короля, что стоит ему довезти их до доброй гавани — тюрьмы, и он обеспечит ему жезл Маршала Франции. Это его мы видели потом Маршалом д'Альбре, отборным Гасконцем с непомерной амбицией; так эта честь, что вручается обычно в вознаграждение за великие свершения, досталась ему всего лишь за два лье пути, что он проскакал рядом с каретой, скрывавшей трех пленников. Но не надо этому удивляться. Он был из тех людей, кому все удается, и кто, воспользуюсь тем выражением, каким обычно обозначают счастливого человека, родился в рубашке. Он носил поистине прекрасное имя, а ведь имя д'Альбре таково, что никакое другое не может и сравниться с ним; если бы оно ему действительно принадлежало, все д'Альбре были бы обесчещены во времена, когда еще оставались настоящие; но так как существует большая разница между [24] незаконными и законными потомками, не следует удивляться, если тот, о ком я говорю, показывал себя менее деликатным, чем те, кто происходил по прямой линии.
Как бы там ни было, я не слишком неправ, как мне кажется, сказав, что он родился в рубашке, поскольку в юности, совсем уже готовый вернуться в свою провинцию из-за отсутствия денег, он нашел одну Даму, настолько хорошо платившую ему за определенные услуги, какие он ей оказывал, что у него появилось, на что купить себе Роту в Гвардейцах. Он получил еще и множество других благодеяний; одним словом, именно ей он был обязан своей удачей. Правда, он не разводил деликатностей, а это, разумеется, заслуживало, чтобы она платила ему лучше, чем когда бы она принесла ему в дар свою первую любовь. Так как она, видимо, любила расу незаконных сыновей, до него она имела в любовниках человека из ее собственного дома. У нее было даже множество других любовников, вне зависимости от того, незаконные они были, либо законные.
Все были готовы сказать об этом ее мужу, кто был первостатейным героем, но так как не было надобности говорить ему об этом, чтобы он узнал что-то новое, а он полагал, что в такого сорта положениях гораздо лучше изображать слепца, чем казаться особенно ясновидящим, он отвечал тем, кто, дабы разговаривать с ним более предусмотрительно, заводили речь издалека, и как бы желали говорить о ком-то другом, а не о нем самом, что, на его взгляд, если уж ему досталась жена кокетка, он найдет столь дурным, когда ему на это укажут, что, вместо всякого вознаграждения таким сердобольным людям, он просто нацепит их на свою шпагу. Большего и не требовалось для любителей побеседовать, чтобы они спрятали подальше свои комплименты. Они добросердечно констатировали, что он никогда не разрогоносится, как это порой намереваются сделать люди, убивающие любимцев своих жен; но пусть они претендуют на все, что им заблагорассудится, я не [25] нахожу, что этим они намного разрогоносились. Я нахожу, напротив, что вместо того, чтобы вытащить себя из трясины, они погружаются в нее все глубже и глубже, по самые рога. В самом деле, это не что иное, как самому же разглашать о собственном бесчестье, и, как с большой солью сказал изобретатель ныне общеизвестной поговорки — из Cornelius Tacitus становиться Cornelius Publicus (Cornelius Tacitus, Cornelius Publicus — игра слов на совершенно достойных и, к тому же, исторических именах из Древнего Рима — в переводе с латыни — Скрытно Рогатый и Рогатый Публично).
