"Овидий, Овидий! — вдруг вспомнил он. Нужно немедленно вернуть его из ссылки!
Впрочем, поздно. Все теперь поздно... Это Постуму надо мчаться ко мне, загоняя лошадей. А 27 мне уже можно поспешать не торопясь..."
— Ну, что?.. — нетерпеливо спросила Ливия сына, едва тот затворил за собой дверь в комнату умирающего Августа.
Тиберий, разогнувшись, резко повернулся к ней. Лицо его поменяло свое выражение.
Словно с бронзового зеркала стерли пыль, обнажив облик совершенно незнакомого человека.
Губы, стывшие в подобострастной улыбке у ложа Августа, властно поджались, угодливые глаза стали неподвижными и холодными, шея гордо выпрямилась.
Охранявшие входную дверь воины вытянулись по струнке, узнав в Тиберий своего удачливого в боях полководца.
Переговаривавшиеся до этого вполголоса лекарь и офицер претория* Сеян почтительно замолчали, видя перед собой достойнейшего преемника Августа. И только Ливия по известным лишь ей одной приметам сразу заподозрила неладное.
— Что случилось? — встревоженно спросила она, приказывая знаком лекарю и Сеяну покинуть залу.
Не удостаивая мать ответом Тиберий принялся нервно вышагивать из угла в угол.
— Говори же! Он обидел тебя? Оскорбил? Унизил? — продолжала допытываться Ливия, и когда сын досадливо отмахнулся от нее, неожиданно властным голосом приказала: — Ну? Говори!
Тиберий остановился. Оглянулся на мать. Плечи его опустились. Глаза бегали словно у волка, которого травили собаками охотники. Сердце Ливии дрогнуло. Ребенок, большой ребенок с сединой в волосах, ждущий ее помощи, стоял перед ней.
— Чем ты встревожен? — уже мягче сказала она, ласково беря сына за руку и гладя ее. — Что сказал тебе отец?
- Он сказал, что хочет видеть Агриппу!
— Обычный бред! — улыбнулась Ливия. — Не он зовет к себе Агриппу, а Агриппа зовет его к себе в подземное царство.
— Я прекрасно понял отца! — усмехнулся Тиберий. — Он приказал срочно доставить сюда не своего давнего друга, а его сына — Агриппу Постума!
—Что?! — совсем как Тиберий несколькими минутами раньше, ошеломленно вскричала Ливия.
—Да-да, Постума! — процедил сквозь зубы Тиберий, высвобождая руку из 28 вцепившихся в нее пальцев матери.
Размахнувшись, он дал затрещину проходившему мимо рабу с массивным серебряным блюдом, на котором стоял обычный завтрак Августа: размоченный в холодной воде хлеб и яблоки с винным привкусом. Пнул сначала загрохотавшее по полу блюдо, потом упавшего раба, на коленях попятившегося к выходу. И закричал на воинов у двери:
