Оказывается, мы с ним лежали бок о бок, связанные по руками и ногам, — едва услышав мой голос, бортинженер повернул голову и разразился потоком отвратительных ругательств.
Срывающимся на визг тонким голосом он обвинял меня во всех своих бедах: в том, что я оказался никудышным капитаном, раз не смог справиться с «нестандартной ситуацией» на орбите; в том, что именно по моей вине «Челленджер» провалился внутрь Луны; в том, что благодаря моим интригам он, Кларк Ортис, всегда оставался на обочине успеха и карьеры, а теперь из-за меня ему суждено окончить жизнь в желудках проклятых четвероногих дикарей, которые, несомненно, поступят с ним так же, как со своими сородичами!
Я даже не пытался ответить на весь этот бред.
Речи Ортиса казались сейчас такими же безумными, как в тот миг, когда он ввалился в рубку «Челленджера» перед катастрофой, однако последние слова бортинженера прозвучали вполне осознанно. Я с трудом сел и посмотрел туда, куда Кларк то и дело бросал панические взгляды.
Мы находились в узкой лощине, заросшей невысокими деревьями и кустами. Повсюду сновали лунные жители: мужчины, женщины, дети всех возрастов, — около полутысячи диковинных лунных созданий, перекликающихся хриплыми резкими голосами. В двадцати ярдах горело несколько костров, а возле них…
Я скорчился, опершись связанными руками землю, и меня тут же вывернуло наизнанку. Воины у костров разделывали тела своих убитых товарищей и бросали окровавленные куски мяса в кипящие над огнем котлы!
Меня рвало до тех пор, пока желудок не опустел, и все это время Ортис продолжал свой истерический монолог…
Но вдруг как будто подавился и перешел на задыхающийся шепот.
Подняв голову, я увидел, что в окружении дюжины воинов к нам приближается очень крупный лунный житель с высокомерным свирепым лицом. От внешних углов глаз этого туземца к вискам тянулись три извилистые красные линии; его косматые волосы охватывал странный костяной обруч с тремя небольшими раздвоенными рогами надо лбом. Несомненно, то был предводитель лунных каннибалов, — и я постарался встретить его с самым гордым и презрительным видом, какой только смог изобразить.
Вождь передвигался на четвереньках, однако в десяти шагах от нас поднялся на ноги и принял из рук одного из воинов карабин.
Тихая брань Кларка Ортиса превратилась в похоронную песнь по самому себе, и я раздраженно прорычал:
— Заткнись, придурок!
Как ни странно, эти слова подействовали отрезвляюще: бортинженер съежился и замолчал, выбивая зубами звонкую дробь.
