Я до сих пор помню, насколько трудны были первые дни пути. И дело вовсе не в порядочном грузе, который приходилось на себе тащить, — при здешней малой тяжести я мог бы нести и втрое большую поклажу, — а в окружавшем нас чуждом мире, так непохожем на земной.
За неполный месяц пребывания на Луне я так и не сумел привыкнуть к ровному золотисто-розовому свечению лунного неба. Не слишком яркий, но назойливо-вездесущий свет проникал даже сквозь закрытые веки, мешая как следует выспаться. Но если на «Челленджере» я мог просто выключить свет в каюте, то теперь мне приходилось закрывать лицо согнутым локтем, чтобы заснуть, и вскоре у меня начисто исчезло чувство времени…
Однако если лунный день способен был измотать нервы землянина, то здешняя ночь являлась куда более тяжким испытанием.
Мы уже пережили одну такую ночь и знали, что после того, как Солнце переставало освещать внешнюю Луну, ее оболочка какое-то время продолжала отдавать накопленную за четырнадцать земных суток энергию. Загадочное вещество, входящее в состав этой оболочки, не только служило проводником тепла и света, но и отлично аккумулировало энергию, поэтому еще трое земных суток после «заката» на внутренней Луне длились так называемые «розовые сумерки», как окрестил их Дэви со свойственной ему склонностью к поэтическим метафорам. Все это время сверху лился медленно угасающий золотисто-розовый свет, и даже на исходе «розовых сумерек» все еще было так светло, что можно было свободно читать.
Но мало-помалу оболочка остывала все больше, и через трое суток свет начинал быстро тускнеть. Наступала пора так называемых «синих сумерек», которые продолжались часов девять — десять. В эти часы здешнее небо больше всего напоминало земное: из розового оно делалось темно-голубым, потом — густо-синим… И наконец наверху воцарялась кромешная темнота.
Весь мир накрывал бездонный мрак, несущий пронзительный холод, и ни единого светлого проблеска не появлялось на небе целых десять дней — до следующего рассвета.
Однако темнота царила только наверху.
Многие лунные животные и растения, не смирившись с необходимостью пребывать во тьме в течение ста девяноста часов, приобрели способность светиться. Стволы некоторых здешних деревьев испускали в темноте бледно-зеленое мерцание; многие лишайники и грибы тоже светились разными цветами — кто ярче, кто слабее — ив чаще вокруг «Челленджера» мы не раз наблюдали мелькание светящихся зверей и птиц… Все это напоминало некую зловещую призрачную фантасмагорию, поставленную опытным голливудским режиссером, набившим себе руку на фильмах жанра «хор-рор».
