. Екатерина, пребывавшая в своей ссылке в Бакдене, могла бояться наступления зимы и негодовать по поводу уменьшения собственного состояния, но она продолжала одерживать маленькие победы. Когда король весьма неумно попросил принадлежавшую ей крестильную рубашку для своей новой дочери, она прогнала его послов. Если у Кромвеля было какое-то намерение запугать ее опасными пророчествами Елизаветы Бартон, то он потерпел полное поражение, а в декабре она успешно выстояла при попытке герцога Саффолка перевезти ее в Сомерсхэм в Кембриджшире по приказу короля. Ее уменьшившаяся свита постоянно отказывалась обращаться к ней иначе как к королеве, и хотя некоторые из этих людей были арестованы и заключены в тюрьму, не было сделано попыток распустить эту свиту
>[91]. В определенном смысле Екатерина становилась помехой, и не имело смысла возбуждать дальнейшее сочувствие к ее бедственному положению, когда ее можно было попросту не замечать.
В политическом смысле Мария стала гораздо более важной фигурой, чем ее мать. Официально она была леди Марией, родной дочерью короля. Она была наделена всем упрямством своей матери, если не сказать самоуверенностью, и никогда бы не приняла того титула, который был дан ее матери — вдовствующей принцессы. 1 октября 1533 года в связи с ее новым статусом был создан величественный штат, состоящий из 162 человек во главе с ее прежней гувернанткой, графиней Солсбери. Вряд ли это было меньше, чем она могла бы ожидать для себя как для принцессы, но скоро стало ясно, что исполнение этого плана будет зависеть от ее собственного согласия. В Нью-Холле ее посетила группа парламентариев во главе с графом Оксфорд, который информировал ее, что король со скорбью узнал, «что она, пренебрегая своим дочерним долгом и послушанием, пытается… насильственно узурпировать титул принцессы, кажется, претендуя быть наследницей, и побуждает других делать то же самое…»>[92].
Они предупредили ее, что если она не откажется от своих претензий, то навлечет на себя «очень большое неудовольствие короля и наказание по закону». Перемена порядка престолонаследия, когда официальной наследницей была другая девочка всего нескольких недель от роду, было делом гораздо более серьезным, чем отказ признать принудительное изгнание из королевской постели. Мария не только отвергла этот ультиматум, но в письме от 2 октября продолжала объяснять своему отцу неправильность его поведения. Не всякий, даже самый миролюбивый, монарх позволил бы себе не заметить такой дерзости, и Шапуис, как горячо он ни поддерживал ее верность принципам, искренне и с полным основанием испугался риска, которому она себя подвергала. В начале ноября проект о новой придворной свите был отставлен, а две недели спустя ее фактическая резиденция в Нью-Холле была отобрана. На фоне театральных сцен с участием самой Марии и графини Солсбери последняя была отправлена в Хэтфилд с небольшой группой личных слуг, чтобы обосноваться в новой резиденции, созданной для инфанты Елизаветы. Теоретически это была общая резиденция королевских дочерей, но, разумеется, законная принцесса имела бы преимущества во всем, а Мария, подобно ее матери, содержалась бы под домашним арестом.
